Толедский собор

— Вы-то, — продолжалъ Габріэль, — не страдаете отъ чрезмрнаго труда, какъ рабы современной культуры. Служба церкви не утомительна. Но васъ убиваетъ голодъ. Разница между тмъ, что получаютъ каноники, поющіе въ хор, и тмъ, что вы зарабатываете трудомъ своихъ рукъ, чудовищна. Вы не погибаете отъ труда и всякій городской рабочій посмялся бы надъ легкостью вашей работы; но вы чахнете отъ нужды. Здсь дти такія же больныя, какъ въ рабочихъ кварталахъ. Я знаю, что вамъ платятъ, что вы дите. Церковь платитъ своимъ служителямъ столько же, сколько платила во времена господства вры, когда народы готовы были сооружать церкви только для спасенія души, довольствуясь кускомъ хлба и благословеніемъ епископа. И въ то время, какъ вы, живыя существа, нуждающіяся въ пищ, жалко питаетесь картофелемъ и хлбомъ, внизу деревянныя статуи покрываются жемчугомъ и золотомъ, съ безсмысленной роскошью, и вы даже не спрашиваете себя, почему статуи такъ богаты въ то время, какъ вы живете въ нужд…

Слушатели Габріэля смотрли на него съ изумленіемъ, точно прозрвая отъ долгой слпоты. Съ минуту они молчали въ недоумніи и нкоторомъ ужас, но потомъ лица ихъ озарились врой.

— Правда, — мрачно подтвердилъ звонарь.

— Правда, — сказалъ и сапожникъ, съ горечью думая о своей нищет, о своей огромной семь, которую онъ не могъ прокормить, работая съ утра до вечера и которая увеличивалась съ каждымъ годомъ.

Саграріо молчала, не вполн понимая слова дяди, но принимая ихъ на вру, и голосъ его звучалъ въ ея душ, какъ небесная музыка.

Слава Габріэля распространялась между бдными служащими храма. Вс говорили о его ум, и много разъ и священники, заинтересованные имъ, старались разговориться съ Габріэлемъ. Но онъ сохранялъ еще достаточно осторожности и былъ очень сдержанъ съ «черными рясами», боясь, чтобы его не изгнали изъ собора, узнавъ его образъ мыслей.

Одного только молодого священника, очень бднаго, служившаго духовникомъ въ одномъ изъ безчисленныхъ монастырей въ Толедо, Габріэль счелъ достойнымъ доврія. Священникъ этотъ, донъ Мартинъ, получалъ всего семь дуросовъ въ мсяцъ и на это долженъ былъ еще содержать старую мать, старую крестьянку, которая готова была голодать, лишь бы сынъ ея былъ духовнымъ лицомъ.

— Подумайте, Габріэль, — говорилъ молодой священникъ:- я принесъ столько жертвъ, а зарабатываю меньше, чмъ работникъ на ферм. Неужели для этого меня посвящали съ такимъ торжествомъ въ священническій санъ, точно, вступая въ бракъ съ церковью, я пріобщался къ ея богатству?

Нищета длала его рабомъ дона Антолина, и въ конц мсяца онъ почти ежедневно являлся въ верхній монастырь, чтобы выманить у дона Антолина нсколько пезетъ. Онъ даже льстилъ Марикит, которая не могла оставаться безучастной даже къ аббату при своихъ симпатіяхъ ко всмъ мужчинамъ, и всюду расхваливала его.

— Онъ ничего, — говорила она женщинамъ верхняго монастыря. — Пріятно смотрть на него, когда онъ разговарираетъ съ дономъ Габріэлемъ. Они кажутся оба знатными сеньорами, когда гуляютъ вдвоемъ въ саду. Мать назвала его Mapтиномъ наврное потому, что онъ похожъ на св. Мартина на картин Греко.

Но дядю ея, дона Антолина, было гораздо трудне смягчить; донъ Антолинъ очень сердился, когда онъ не возвращалъ въ срокъ взятые въ долгъ гроши; къ тому же донъ Антолинъ намренно притснялъ дона Мартина, чтобы показать жителямъ верхняго монастыря, что его власть простирается не только на мелкоту, а и на такихъ же священниковъ, какъ онъ самъ. Донъ Мартинъ былъ для него слугой въ ряс, и онъ подъ разными предпогами каждый день вызывалъ его къ себ и заставлялъ дожидаться своего прихода по долгимъ часамъ. А въ разговор съ нимъ донъ Мартинъ принужденъ былъ непремнно слушать и подтверждать вс его слова.

Габріэлю часто становилось жалко молодого священника, жившаго въ такомъ подчиненіи, и, оставляя племянницу, онъ спускался въ гаилерею, присоединяясь къ бесдамъ дона Антолина и его жертвы. Вслдъ за Габріэлемъ появлялись его друзья, звонарь, пономарь, Тато и сапожникъ. Дону Антолину пріятно было собирать вокрутъ себя всхъ ихъ; онъ былъ увренъ, что они приходятъ слушать не Габріэля, а его, проникнугые почтеніемъ къ нему, а также питая страхъ передъ его строгостью. Но, признавая равнымъ себ только Габріэля, онъ обращался исключительно къ нему, а если кто-нибудь изъ слушателей раскрывалъ ротъ, онъ длалъ видъ, что не слышитъ, и продолжалъ говорить съ Габріэлемъ.

Марикита, стоя у порога въ мантиль, не спускала съ нихъ глазъ, гордясь тмъ, что дядя ея гуляетъ, окруженный цлой свитой.

— Дядя! Донъ Габріэль! — звала она кокетливымъ тономъ. — Войдите, вамъ дома пріятне будетъ разговаривать. Хотя солнце и свтитъ, всетаки день прохладный.

Ho дядя продолжалъ ходить no солнечной сторон и говорить. Любимой темой его разговора была ныншняя бдность собора и прежнее его величіе. Онъ говорилъ о щедрости прежнихъ королей, приводя въ тсную связь блескъ прежняго времени съ величіемъ монарховъ.