Толкин и его легендариум

Наверное, отчасти поэтому у Фродо не получается должным образом изложить свою историю, и завершать книгу приходится Сэму. Литературное описание не способно вернуть старого Фродо, не может заново открыть его «я» и реконструировать его идентичность. У него уже не получается вписать себя в прежнюю жизнь в Шире, и историей становится то, что он пишет, а не что он переживает. Это еще одна причина, заставляющая Фродо уйти из Средиземья в Валинор. Ему необходимо найти совершенно непохожий — даже чуждый — мир, где будет иметь смысл его подлинный нарратив и будет упорядочен хаос его существования. Это мир эльфийской Волшебной страны — там магия сохранится и после того, как Средиземье утратит свои чары.

Мы не знаем и не можем знать, что в действительности произойдет с Фродо. Спустя три тома и полмиллиона слов изложение истории кончается неудачей, сказание становится свидетельством собственной неспособности быть рассказанным. Пережитая Фродо травма тоже не является характерной для его поколения в той мере, каким был «снарядный шок» для ветеранов Первой и Второй мировых войн (теперь его называют посттравматическим стрессовым расстройством). Почти все его переживания исключительно личные, он разделяет их лишь со Смеаголом, которого в конце книги без следа поглощает пламя, породившее Кольцо, и в меньшей степени с тремя другими Кольценосцами: давно погибшим Исильдуром и Бильбо с Сэмом, которых тоже ждет Валинор. Горе Фродо не всеобщее, а совершенно уникальное, отделяющее его от окружающих и поэтому фундаментально невыразимое и очень глубокое. Как я уже отмечал, оно ужасающее в том смысле, каким наделяет его философ Юджин Такер: не страх смерти, но «трепет перед жизнью». Здесь не наступает катарсис, нет избавления от жалости и ужаса — эти два слова, как вагнеровский рефрен, проходят через книгу и странно гармонируют друг с другом в неразрешенном тристан-аккорде.

Говорят, что литература — самый эффективный способ справиться с травматическими переживаниями. Социальный психолог Майкл Биллиг цитирует философа Анри Бергсона и утверждает, что «для описания мимолетных, фрагментарных и глубоко личных особенностей внутреннего опыта не подходят традиционно применяемые психологами категории. Мастерство романистов и поэтов более приспособлено для такой задачи». Как было отмечено, в романе Толкина очень много других рассказчиков, и каждый из них пытается осмыслить свои затруднения. Фродо — травмированный писатель, пытающийся заново выстроить свою идентичность. Сэм — сознательный мифотворец. У Голлума нарративная теория настолько бешено бессвязная и солипсистская, что облечь ее в понятную форму может только Гэндальф. Саруман, напротив, в высшей степени искусный, фантасмагорический пропагандист, а Древень — ограниченный и погрузившийся в ностальгию. С точки зрения так называемой поэтики памяти «индивидуальная и коллективная память загадочна, раздроблена, тесно связана с нашими ощущениями и чувствами» и тем самым бросает вызов «традиционным определениям знания и правды»[115].

◆

Тем не менее главная сюжетная линия посвящена двум хоббитам, которые в одиночку несут Кольцо в Мордор и часть пути следуют за сошедшим с ума персонажем. Сама история тоже безумна. Если бы антипоиск Фродо провалился, летописцам будущего она показалась бы совершенно необъяснимым, хаотичным эпизодом, непригодным для упорядоченного изложения, черной дырой, в которую проваливается прошлое. Но антипоиск оканчивается успехом — вопреки обстоятельствам и невзгодам, наперекор всем силам и здравому смыслу. Как попытка свергнуть тоталитарную имперскую власть, эта миссия противоречит рассудку, и в этом причина всей неопределенности, двусмысленности и колебаний «Властелина колец» — они выступают проявлением нерешительности, сомнений и стечений обстоятельств, противостоящих логике угнетения, которую исповедует мордорский тиран.

В конечном счете само зло оказывается дерзко привлечено к завершению антипоиска. «Сцена у Роковой расселины, — отмечает теолог Кэтрин Мэдсен, — несет в себе глубочайшую моральную двусмысленность. Добро не торжествует над злом, а зависит от зла в выполнении своей задачи». Такова сила жалости.

Именно на таких хрупких и ненадежных конструктах зиждется созданное Толкином сказание. И хотя он видит в истории долгую цепь поражений, а не триумфальный прогресс, Арагорн все-таки воссоединяет королевства, хоббиты отстраивают Шир, а изгнанники-эльфы возвращаются в Валинор.