Кайла жила с отцом до двадцати лет, а потом переселилась к своему другу – скульптору, который был старше ее на десять лет. Она познакомилась с ним в лондонской школе изобразительных искусств, где увлеченно училась фигуративной живописи. Во второй части помещения были проведены необходимые работы, и Кайла устроила там мастерскую и небольшой выставочный зал для своих картин.
Стивен жил между Парижем и Лондоном. Когда он чувствовал потребность передохнуть, он выбирал свое парижское пристанище, а набравшись бодрости, возвращался в Лондон.
Свою новую жизнь он выбрал сам и строил ее шаг за шагом, терпеливо и самоотверженно. За все эти годы он, избегая всех остальных обязательств, взял на себя единственное – благополучие дочери.
Стивен мог бы начать все заново: с его обаянием ему не составляло труда привлечь женское внимание. У него было множество коротких связей, которые заканчивались всегда одинаково: он сбегал к своим книжкам, предпочитая запах пожелтевших страниц утомительному обществу своих подружек.
Стивен полностью примирился со своей жизнью, но годы шли, а финансовые трудности все росли. Он был единственным владельцем магазина Just a few words, что позволило ему спасти «Слова и словесность» от алчных кредиторов. Антикварные книги представляли интерес только для коллекционеров и образованных любителей. Под давлением банкиров ему пришлось пойти на расширение своего ассортимента за счет более современных книг; такова была цена сохранения его магазина в квартале Маре.
Парижская книжная лавка доставляла ему дополнительное удовольствие: она представлялась идеальным местом каждому букинисту; французские клиенты были тонкими знатоками античной литературы, и Стивен долгими часами беседовал с ними о произведениях или их авторах.
Just a few words приносил больше выручки, и его это устраивало, несмотря на то что культурный аспект присутствовал здесь далеко не всегда. Лондонцы, и особенно туристы, посещавшие английскую столицу, в большинстве случаев были охвачены потребительской лихорадкой и совершали довольно импульсивные покупки, объяснение которым Стивену было трудно найти.
С балкона второго этажа он мог видеть лондонский Тауэр, а сразу за ним – Тауэрский мост. Когда наступала ночь, он без устали любовался зрелищем лондонских памятников, освещенных огнями. Зимой, когда ночь наступала раньше и Кайла дольше обычного задерживалась в своей мастерской, она поднималась к отцу просто для того, чтобы вместе с ним полюбоваться сказочной феерией, которая неизменно повторялась каждую ночь.
Она помнила, что, когда они поселились в этом старом доме, отец терпеливо и подробно рассказывал ей историю каждого памятника. Тогда ей было всего двенадцать лет, но она прекрасно помнила жуткие особенности темниц лондонского Тауэра или устройство механизма противовеса самого известного в мире подъемного моста.
Два или три раза в год Стивен приезжал в старый рыбацкий домик в Аркашонском заливе.
В каждый свой приезд он проводил в нем два-три дня – вполне достаточно, чтобы принять многочисленные приглашения друзей и совершить традиционную долгую прогулку, значение которой было известно только ему. Стивен никогда не приезжал сюда с женой, которая признавала только курорты и тепло французского юга.
Когда Кайле было шестнадцать лет, она попросила отца взять ее с собой, что он с удовольствием и сделал. С тех пор отец и дочь ездили в Аркашон вместе. На целых три дня наступало почти монастырское безмолвие. Кайла сопровождала Стивена в его долгих походах по лесам и дюнам вдоль океанского побережья. Она не задавала ему никаких вопросов, даже если иногда ей хотелось проникнуть сквозь его защитную броню, которой он закрывался при каждом их приезде.
Только однажды она ощутила, как глубоко страдает ее отец: это было в один из декабрьских дней в отвратительную погоду: ливень сменялся порывами ветра, взметающего тучи песка, который больно хлестал по лицу.
– Смотри, Кайла, я часто приходил сюда, когда был в твоем возрасте.
– Папа, ты считаешь, сейчас подходящее время останавливаться и беседовать? Давай скорее спустимся, надо укрыться от этого урагана!
Стивен не шевельнулся, казалось, он не слышит.
– В хорошую погоду здесь великолепные закаты, – сказал он, указывая дорожной тростью в сторону мыса Кап-Ферре, который с трудом можно было различить сквозь густые облака.
Кайла продолжала идти, не останавливаясь, чтобы скорее дойти до лестницы и спуститься по ней с дюны Пила, не промочив ноги, что было невозможно при обычном спуске по песку.
– Папа, ты идешь? Что с тобой? – настойчиво спросила она.
Он не двигался; дождь усилился, а ветер задул с удвоенной яростью, нагибая первые ряды сосен.
– Папа! – закричала она снова.
– Я иду, уже спускаюсь, – отозвался он.
– Ты правда в порядке? – спросила она, оказавшись под крышей одного из деревянных домиков на краю леса.
– Да, не волнуйся. Пошли! Нам надо пройти еще немного, а потом вернемся.
Кайла не решилась возразить; она опустила голову, чтобы защитить лицо от непогоды, и пошла вслед за отцом.