Только хорошие индейцы

Ты говоришь ему что-то на своем собственном языке – этот рот, и зубы, и горло, и язык не созданы для произношения их слов, – а мальчик лишь долго смотрит на тебя в упор, спрашивает: «Ты кто?» – а потом отодвигается подальше на другой конец сиденья.

Он все-таки чувствует, кто ты на самом деле. Он ощущает что-то, но не понимает, что именно.

Хорошо, хорошо.

Если не можешь найти с ним общий язык, тогда общайся с лугами, проносящимися мимо почти без всяких усилий. Наклонись к центру заднего сиденья и смотри на возвышающиеся впереди белые горы. Возникает ощущение, что ты мчишься, что ты вытянулась в струну и бежишь. Это ощущение, это чувство скорости вызывает у тебя невольную улыбку. Это твоя первая улыбка на этом лице. Однако на последнем спуске с холма к городу твоя улыбка увядает, когда помимо твоей воли тебя настигает воспоминание, когда ты замечаешь вдалеке железнодорожные рельсы.

Воспоминание старое, не твоего поколения, оно произошло несколько поколений назад, все случилось южнее, возле того места, где стоит последняя ограда. Это воспоминание о том, как стадо спустилось сюда ночью. Как они нашли хорошую траву и подходили все ближе к строениям, туда, куда никто раньше не приходил пастись, а они все продолжали щипать траву, раздувая бока, потому что иначе им было не пережить наступавшую зиму.

Но потом охотники вышли из домов, увидели коричневые тела в колышущейся желтой траве и потянулись обратно в дом за ружьями.

Они весь день подползали на животе, и стадо знало, что они там, их тела издавали такой едкий запах, они ползли очень громко, но трава была такой вкусной, а горизонт таким открытым по обе стороны от охотников. Все стадо могло убежать, когда возникнет необходимость, они могли вонзить в землю копыта, прижаться друг к другу бедрами и броситься наутек, подобно гонимому ветром дыму полететь по расстилающейся перед ними прерии и собраться вместе в знакомом глубоком овраге. Вода, бегущая по его каменистому дну, уже журчала в их головах. По ее вкусу они точно знали, с какого места в горах она течет и какой путь проделала перед тем, как попасть сюда.

Однако они ничего не знали о поездах. В отличие от охотников.

Когда локомотив со всеми товарными вагонами с грохотом пронесся мимо, издавая запах горячего металла, им показалось, что все рельсы встали дыбом из травы. Они превратились в мелькающую, движущуюся стену из искр и ветра, сквозь которую не мог пробежать ни один олень (один попытался), а визг и скрежет огромных металлических колес заглушил треск охотничьих ружей, стреляющих одно за другим, пока грохот ружей и грохот поезда не слились в один звук. Несмотря на то что ты сидишь на заднем сиденье этой невероятно быстрой машины, ты все равно чувствуешь головокружение от едкого запаха этого воспоминания, и сидящий рядом мальчик отодвигается еще дальше от тебя, но в тот день игра была честной, и виновато было само стадо.

Надо бежать, как только почуял в воздухе запах охотников. Как только подумал, что это может быть их неприятный запах. Еще один пучок травы того не стоит. Даже если он вкусный и сытный. Даже если он тебе позарез нужен.

Память о том дне хранилась в стаде, передавалась подобно знанию о том, что такое фары; о том, что блоки соли в дневное время не для оленьих языков; и что привкус дыма говорит: надо бесшумно уходить в другое место, опустив голову. За знание о поездах была заплачена высокая цена, а та зима была очень тяжелой, ведь, чем меньше копыт, тем больше волков, но стадо уже не паслось рядом с городом, и они никогда не доверяли металлическим рельсам, где бы их ни встречали, знали, что они могут встать дыбом и внезапно превратиться в стену.

Они бродили высоко в горах, в отдаленных местах, где у воздуха привкус деревьев, холода и стада, в тех местах, куда никогда не добираются грузовики.

Пока один из них все-таки не добрался.

Ты сжимаешь губы на заднем сиденье мчащейся машины и вспоминаешь этот день.

Загнанная в угол мать-вапити будет отбиваться копытами, рвать зубами и даже пытаться защитить тебя своими собственными сухожилиями, и, если ничего не поможет, она восстанет из мертвых даже спустя много лет, потому что ничто никогда не кончается, и все всегда только начинается.

Отец семейства высаживает тебя на стоянке возле бакалеи, откуда, как ты говоришь ему своим новым голосом, ты позвонишь своей тете, но на самом деле ты ныряешь в другую машину, которая даже не заперта. Оттуда ты забираешь дорожную сумку, полную одежды, не обращая внимания на голодных собак, которые ходят вокруг тебя кругами, скалятся и щелкают зубами в воздухе, жесткая шерсть на хребте стоит дыбом, хвосты прижаты к нежным частям тела.

Ты щелкаешь зубами в ответ, смотришь, как они рычат и брызгают слюной от ярости, корчатся, им так хочется схватить тебя, но еще больше им хочется, чтобы ты исчезла.

Город такое забавное место.

Нельзя избавиться от раздражающих тебя собак, не вызвав еще большего раздражения. Но ты здесь ненадолго.

Вот еще одно правило стада: никогда не оставаться на одном месте. Надо двигаться, все время двигаться.