Только хорошие индейцы

Как будто он может определить, износилась ли нарезка или так ее изготовили на заводе. О чем он думал? Ружье все равно старое. Настоящее ружье, которому около восьмидесяти лет, возможно немецкое, и прошедшее настоящую войну, и должно быть изношенным. В любом случае хорошее состояние нарезки не очень-то поможет продать ружье. Его поможет продать это нелепое цевье, которое постепенно сужается и доходит почти до самого конца ствола, и на нем видны cделанные вручную накладки с насечками.

Гейб неожиданно вскидывает ружье к плечу, целится в воображаемую антилопу, скачущую то вправо, то влево.

– Целься в нее, целься… – произносит он, прикрыв левый глаз и уперев правый в прицел, но вдруг его взгляд упирается в скучающее лицо отца.

Отец отбирает у него ружье и оттягивает затвор, чтобы убедиться, что в стволе нет патрона.

– Думаешь, я дурак? – спрашивает Гейб, боком пробираясь мимо отца к холодильнику.

– Ты не получишь военный трофей моего дяди, – говорит папаша.

– Не нужен он мне, слишком старое ружье, – отвечает Гейб, свинчивая крышку с пузатой бутылки с овощным соком.

Ему не нравится, что после сока во рту остается пленка, как после холодного соуса для спагетти, и что он прилипает к глотке, будто рвота, которую он вынужден проглотить, ему даже не нравится, как сок сливается в его желудок и булькает в кишечнике, но формально это не еда, а ему полагается сегодня поститься перед вечерним потением. Все камни уже раскаляются в костре. К сумеркам они разогреются докрасна, готовые расколоться, если костровой не проявит осторожность, и – Гейб еще не сказал этого Кассу, и, наверное, не расскажет об этом Виктору Желтому Хвосту, который щедро выложил целую сотню за это потение, – но эти камни он взял из кругов от старого типи, которые нашел еще в августе в Дель Бонито. Следовательно, их раньше уже использовали другие индейцы. Ха. Может, от этого камни станут лучше, или раскалятся больше, или еще что-то.

Все пригодится.

Он не впервые устраивает потельню, но именно эту он организовал в честь друга, убитого всего один день назад.

А что касается того, что такого сделал Льюис, чтобы его застрелили, то это большая загадка. По мнению Гейба, он сошел с ума, женившись на женщине с волосами, как у Кастера[27], но благоразумно не говорит этого вслух… пока что. Пусть пройдет несколько месяцев. Несколько месяцев, и эту шутку будут повторять все обитатели резервации.

Лучшие шутки – те, в которых содержится некое послание. Предостережение. Предостережение о том, что надо оставаться дома. А не устраиваться на работу на почту и там свихнуться[28].

Именно это, возможно, и ждет Гейба, если папаша будет следить за каждым его шагом, будто Гейбу снова шестнадцать лет и он заходит сюда только для того, чтобы своровать все, что не заперто на замок.

– На переработку, – говорит папаша, имея в виду пластиковую бутылку, которую Гейб только что бросил в белое мусорное ведро у задней двери.

– О да, – отвечает Гейб, еще раз осматривая содержимое холодильника. – Индейцы ведь используют все части бутылки овощного сока.

Его отец ворчит, ставит «маузер» в угол у двери, ковыляет по линолеуму к мусорному ведру и лезет в него за прозрачной пластиковой бутылкой.

Гейб в отчаянии захлопывает холодильник.

– Сколько времени прошло с тех пор, как ты застрелил хотя бы мышь? – спрашивает он. – Это ружье просто стоит без дела. Ты это знаешь.

– Зачем ты это надел? – задает встречный вопрос папаша.

Черная бандана на руке Гейба у самого плеча завязана узлом снаружи, потому что тогда она больше похожа на головную повязку, только на предплечье.

Гейб выпрямляется в полный рост, он всегда чувствует себя настоящим традиционным индейцем, когда спина у него прямая, как шомпол, – ну, когда он выглядит так, словно ему в задницу воткнули палку.

– Ты слышал о Льюисе? – спрашивает он отца. – Ты его помнишь, Льюиса?

Папаша опускает голову, будто вставляет нужную запись в какой-то слот в своей голове, потом на его лице появляется стариковская ухмылка, и он говорит:

– Малыша Мериуэзера?

– Все еще не смешно, – тянет Гейб. – Дорожный патруль застрелил его вчера. Сюда, сюда и сюда, – и он изображает пальцами дырки от пуль на ходу.

Он смотрит на папашу, ожидая его реакции, но вместо этого тот спрашивает:

– Разве он уже однажды не умер?

– Что? Нет. То есть… ты имеешь в виду Рикки, папа, Рикки Босса?

– Босс Рибс Ричард, – отвечает папаша, сопровождая каждое имя гримасой.

– Льюис пытался наконец вернуться домой, – говорит Гейб.

– На распродажу перед Днем благодарения? – с улыбкой спрашивает папаша.

О да, до нее осталось меньше недели.

– И все носят такие повязки на руке? – спрашивает папаша, обхватив пальцами свой собственный бицепс на левой руке.

– Он был моим другом, папа. Касс тоже такую носит.

– Значит, только вы двое?

– Льюис уже давно отсюда уехал.

Папаша Гейба смотрит в окно кухни, может, на стену ближайшего соседнего дома. Кто знает, куда смотрит старик?

– Мыши зимой хоть выходят из норок? – спрашивает Гейб.

– Это ружье моего дяди Джерри, – отвечает папаша.

– Он за ним не вернется, папа.