Только хорошие индейцы

Гэбриел отходит назад, бьет локтем по перекошенному капоту раз, другой, пытаясь напомнить пружинам, как они работают. Старая защелка отскакивает, и капот приоткрывается на несколько дюймов.

Кассиди просовывает одну руку внутрь, сдвигает приржавевший крюк вправо, а другой рукой с металлическим скрежетом поднимает капот. Потом он падает на спину, закрыв руками лицо от того, что он там увидел.

Гэбриел переводит взгляд со сгустка боли, в который превратился Кассиди, на грузовик.

Внутри нет мотора, поэтому он видит все до самой земли.

Это женщина из племени кроу. Часть ее, во всяком случае ее волосы, в луже крови и мозгов, и все это впитывает красивое одеяло с изображением Гудзонова залива. Поперечная балка в задней части моторного отсека над тем местом, где полагается находиться трансмиссии, кажется, упала прямо на ее лицо и проломила лоб. И снова поднялась.

Она пыталась спастись в безопасном месте, в моторном отсеке. Знала, что грузовик падает, и пробиралась вперед, хватаясь за все, до чего могла дотянуться.

У нее бы получилось. Должно было получиться.

Но они не смогли удерживать грузовик на весу достаточно долго. Грузовик, которому не было никакой необходимости падать, во‐первых, Гэбриел сделал это только для того, чтобы тупо что-то доказать. Чтобы вернуть Кассиди, чтобы наказать его за то, что тот разбил ему ветровое стекло, и доказать, что он не имеет никакого отношения ни к деньгам, ни к собакам.

И все-таки.

Гэбриел зажимает ладонями рот, он больше не может заставить легкие как следует работать.

Кассиди крадется к нему от патрульной машины и держит в руках «маузер».

Гэбриел преграждает ему путь, падает на колени, предлагая ему себя, но Кассиди обходит его и идет к грузовику, который сейчас лежит на женщине из племени кроу.

Он открывает дверь со стороны пассажира, лезет внутрь кабины, из которой поднимается большое облако пыли.

– Касс, друг, я не… что она там… – говорит Гейб.

И тут он видит, что делает его друг. Кассиди же говорил, что у него, кажется, завалялся патрон, который может подойти к этому старому ружью. Один из тех, которые лежат в мешке Рикки с украденными патронами.

Кассиди пробует первый патрон, но он не вставляется, и тогда он бросает его и берет следующий.

– Ты знал, что я здесь храню свои деньги, – говорит он Гэбриелу, будто хочет объяснить.

– Парень, парень, – говорит Гэбриел, встает и протягивает вперед руки, будто они могут опровергнуть обвинения, будто могут остановить пули, будто могут все исправить.

Кассиди загоняет следующий патрон, вытаскивает его обратно, выбрасывает.

– Заткнись, – говорит он. – Ты вечно болтаешь. Никак не заткнешься. Если бы ты хоть раз в жизни просто послушал…

– Я бы никогда не причинил ей вреда! – орет Гэбриел.

Они оба слышат, что следующий патрон идеально скользит в патронник, словно был сделан ради этого момента.

Кассиди передергивает затвор и выходит из грузовика, держит оружие в положении «на грудь», опустив голову, словно он действительно собирается это сделать.

– Мы выросли вместе, – говорит он, изо всех сил стараясь, чтобы губы не дрожали. – Я любил тебя, парень. Ты столько раз спасал мне жизнь, а я в ответ спасал твою. Но… Это же ее жизнь, разве ты не понимаешь? Я ее любил. Она спасла мою жизнь. А я спасал ее! Все в кои-то веки срослось, как ты не понимаешь? А теперь… теперь…

С этими словами он поднимает ружье к плечу и пятится назад, чтобы ствол смотрел прямо в середину лица Гэбриела.

Гэбриел прерывисто дышит и качает головой: нет, нет.

Ему некуда уйти, чтобы Кассиди не достал его выстрелом из ружья, и он опять падает на колени. Ружье следует за ним, словно привязанное к его переносице.

– Давай, парень, – говорит он. – Давай, мать твою. Я не заслуживаю… Просто сделай это! Никто даже не узнает, никто меня не хватится, парень! Ты был единственным, кто бы хватился. Если… если ты… Просто сделай это!

Чтобы было легче, он вздергивает подбородок и смотрит прямо перед собой. Через мгновение он начинает петь, кажется он поет под бой барабанов, все еще несущийся с крыши патрульной машины, но не только. В его пении есть что-то еще.

– Заткнись! – кричит ему Кассиди и пятится назад, словно поняв, что собирается совершить.

Но ты знаешь, что он все время видит и свою женщину-кроу сквозь отсек мотора, под грузовиком, который опрокинул Гейб.

– Ты что делаешь?! – орет он Гэбриелу.

– Пою предсмертную песнь, – бормочет Гэбриел. – Ш-ш-ш, следующий куплет очень сложный.

– Ты просто притворяешься! – отвечает ему Кассиди. – Ты делаешь вид, что настоящий индеец, ты все выдумываешь!

– Черт, кто-то же должен, – отвечает Гэбриел и опять поет.

Это даже не слова, а просто старинные звуки, они поднимаются все выше и выше, а потом все начинается сначала, они снова нарастают.

– Я не… я не… – заикается Кассиди, опуская ружье, он смотрит на стоящего на коленях друга, на слезы, которые катятся по лицу предателя, стекают по ушам на шею, за ворот рубахи.

Кассиди тоже плачет.