Он отталкивается от грузовика, заставляет себя идти к ней. Он хочет снова ее обнять. Ему хочется снова сказать о ее достижениях в этом сезоне и о том, чего бы она добилась в первый год в университетской команде, а потом и на старших курсах, на соревнованиях штата. Ему хочется рассказать ей обо всех играх, которые она бы выиграла, обо всех постерах, которые напечатали бы с ее портретом. О линейке обуви, которую назвали бы ее именем.
«– Ты уже достала новые кроссовки «Кросс Ганз»?
– Они такие классные.
– Я похожа на нее, когда поднимаюсь на цыпочки?»
А потом он уже обходит вокруг рассыпающего искры костра.
– Ди? – говорит он.
Потому что это не она. И никогда ею не была.
Гэбриел оглядывается на холмик в снегу, в который превратился его лучший друг, потом опять смотрит на не-Денору.
Это… это
– Н-Нат? – спрашивает Гэбриел. –
Выстрел из ружья попал ему в левый бок, ближе к ноге. От такой раны умирают не сразу, после такого выстрела нужно только проследить за тем, в кого ты стрелял, в лес, и подождать, пока он не рухнет в конце своего кровавого следа.
Но он еще не умер. Не совсем умер.
– Тебя тоже трудно убить, – произносит Гэбриел почти с улыбкой.
Его слова мгновенно приводят мальчика в чувство, и, возможно потому, что Гэбриел стоит над ним с окровавленными руками и окровавленным лицом, мальчик дергается назад. Отталкивается пятками, трясет головой «нет, нет», и говорит что-то еще, слоги и звуки выскакивают быстро, беспорядочно, снова и снова.
Гэбриел щурит глаза, ему приходится залезть глубоко в голову в поисках этого старого слова, потом его мысли совсем замирают, ждут, пока она поднимается из снега, коричневое тело на общем белом фоне.
–
Когда Гэбриел возвращается к мальчику, тот все еще пытается уползти, оставляя все больше крови на грязном снегу.
– Погоди, погоди, дай я найду твоего отца, – говорит Гэбриел, опускаясь на колени и поднимая свои красные руки ладонями вперед, чтобы доказать, что он не представляет опасности.
Бесполезно.
Мальчик ползет все дальше назад, мимо потельни, заползает под нижнюю перекладину загона, оставив темные пятна на трубе.
– Нет, послушай… – говорит Гейб, стараясь проследовать за ним и не напугать, но останавливается, когда лошади начинают ржать в панике, почувствовав под копытами вторгнувшегося к ним человека. – Ш-ш-ш, ребята, – обращается он к ним, заходя в загон, но от него так пахнет… они пятятся назад, встают на дыбы, потом снова опускаются на все четыре копыта в темноте, а места в этом загоне для всех четверых может не хватить. Когда они все бьют копытами о землю, всем своим весом, земля дрожит, и Гэбриел отводит взгляд, онемев, его взгляд падает на сгусток крови, который мальчик оставил после себя на грязном мокром снегу. Сгусток, который ему, наверное, необходим, или был бы необходим, если бы лошади не поработали над ним.
– Еще одно чудное дело, – произносит Гэбриел, уходя оттуда, пиная снег босыми ногами, запуская пальцы в волосы на голове. Он сидит на капоте машины Виктора Желтого Хвоста и смотрит в огонь, бьют барабаны, голоса становятся громче, его мозг работает, губы бормочут. Почему он решил, что этот мальчик – Ди? Как он мог ею быть? Потому… потому что на мальчике была куртка из черного джерси? А в последний раз, когда Гэбриел видел дочь, она была одета в белое?
И все-таки неужели этого да еще длинных черных волос достаточно, чтобы он принял Ната за Денору? Может, он плохо соображал, потому что Касс только что надорвал ему ухо? Потому что Джо только что… Но почему она оказалась
– Что здесь сегодня происходит, черт возьми? – произносит Гэбриел, оттолкнувшись от машины и оглядываясь вокруг.
– По’нока? – говорит он наконец, пробуя это слово на слух, словно ключик, который все откроет.
Но какое отношение к этому имеет вапити? Как может вапити заставить их всех друг друга убивать? Какое дело вапити до двуногих, если эти двуногие в них не стреляют?
И почему ему в голову приходят такие мысли? Неужели он так глубоко ушел в себя, что снова сидит в парильне Ниша и слушает старые дурацкие истории? Если он снова там, тогда он вместе с Кассом, Льюисом и Рикки. В прошлом, когда их было четверо.
Он трет место рядом с глазом.
– Один, два, три маленьких индейца, – нараспев произносит он и то ли смеется, то ли плачет. Потом опять заходится в кашле и не может остановиться, поэтому идет, спотыкаясь, к прицепу, дергает запертую дверь, потом на ощупь обходит его и направляется к сортиру. Ему всего лишь нужна туалетная бумага, что-нибудь для носа, иначе он задохнется.