Только хорошие индейцы

Он вытирает слезы, опять поднимает ружье, он не может удержать его так, чтобы оно не дрожало, однако он всего в десяти футах от Гейба. На таком же расстоянии от тебя стоял Льюис, когда во второй раз выстрелил в тебя, в голову. И в третий раз.

Идеальное расстояние. Они это заслужили.

Только человек теряет решимость, теряет свой гнев, он падает в яму горя внутри себя. Но он на грани, ствол ружья поднимается, словно он собирается выстрелить, потом опять опускается. Все его нервы истрепаны. И поэтому, когда Кассиди видит движущееся белое пятно прямо за спиной Гэбриела, он испуганно отшатывается назад и пытается удержать в руках ружье, а в результате его палец дергает курок, он сам не знает как.

Гремит гром, низкий и рваный. Он раскалывает ночь надвое, на две аккуратные половинки, а между ними в тишине стоит Гейб.

Он смотрит вниз, на свою грудь, ожидая увидеть дыру, которая должна быть там. А потом осторожно ощупывает лицо. В конце концов он проводит рукой по голове сбоку и видит на ней кровь.

Ухо. В его ухе появилась новая дырка.

Он удивленно улыбается, произносит «Подвиг»[51] и смотрит на Кассиди, но тот роняет ружье, трясет головой – «нет», дыхание застревает где-то в глубине горла. Но на этот раз – от страха.

– Что? – спрашивает Гэбриел, он пока что даже не слышит собственного голоса и оглядывается назад, к тому, что заставило Кассиди трясти головой.

Это же… Гэбриел старается это осознать, пытается сопротивляться, – он видит то, чего боится больше всего в жизни: девочку с баскетбольным мячом, девочку-финалистку. Его дочь в белой тренировочной курточке. Ее имя само собой выговаривают его губы, по частям, словно он пытается его сложить с ней: Ди, Ден, Денора.

Она еще стоит, ее волосы упали на лицо, она наклонила голову и смотрит на кровь, расплывающуюся по ярко-белому джерси, будто хочет убедиться, что все это по-настоящему, что это происходит в действительности.

Гэбриел падает назад, не чувствуя землю под кончиками пальцев, не сознавая ничего, кроме одного: то, что только что произошло, уже никогда нельзя исправить.

Его малышка, она… утром этого дня она стояла у штрафной линии на маленькой бетонной площадке позади дома, использовала прием из учебника и легко заработала сорок долларов идеальными штрафными бросками.

Это было невозможно, ни один ребенок на такое не способен. Но она сумела. За сорок долларов.

– Я принесу их на тренировочный матч завтра, – пообещал ей Гэбриел из окна грузовика, уже заведя мотор, чтобы ехать сюда.

– Я к тому времени уже уйду, – ответила она. Она так похожа на свою мать. – А разве тебе можно снова приходить в спортзал?

– Это же тренировка, а не игра.

– Если я играю, то игра.

– У меня их еще даже нет, – сказал ей Гэбриел, пожимая плечами, он хотел показать, что это правда, вся правда, и ничего, кроме правды.

– И кто тебе их даст? – спросила она.

– Виктор Желтый Хвост, – ответил Гэбриел. – Вечером. Полицейские деньги. Самые лучшие.

– За потение Натана?

– Да.

И Денора запомнила его слова, он это осознал и не хочет знать, она все запомнила и взвесила. Попросила кого-то подвезти ее сюда, чтобы забрать деньги, пока ее папаша-неудачник не потратил все, что он ей должен. Раньше, чем он сможет пустить их на ветер через заснеженную землю.

Только Кассиди выстрелил в нее пулей калибра 7,62 мм даже раньше, чем она смогла заявить о своем присутствии, застрелил ее так аккуратно, что выстрел даже не отбросил ее назад, на потельню, он только вырвал из ее спины неровный комок мяса.

«Но она не мясо, она моя дочь», – произносит внутри себя Гэбриел, кричит внутри себя и не может перестать кричать.

«Вот именно», – отвечаешь ты ему.

Гэбриел бросается вперед, чтобы подхватить ее, но она падает на лицо, не успевает он сделать и двух шагов к ней. Он падает на колени возле своего грузовика и утыкается лицом в землю, его губы прижимаются к грязи, которую колеса очистили от снега.

Его девочка, его малютка. Она собиралась вывести свою команду в лидеры, она собиралась все племя сделать профессионалами, легендой. Все бы перестали рисовать бизонов и медведей на стенках своих домов, им бы пришлось рисовать линии на баскетбольной площадке. Она умела правильно поставить свои ступни, прицелиться в край корзины и положить в нее три мяча подряд. Двадцать. Пятьдесят. Сто.

Она собиралась вырваться отсюда, чего так и не смог сделать Гэбриел. И никто не смог.

Экспонат первый: Рикки. Экспонат второй: Льюис.

Неужели он действительно видел ее сегодня днем в холодную погоду в той же белой курточке-джерси? Неужели это было предостережение? Или видение? Не припарковала ли Трина свою машину у скотозащитной ограды? Слышала ли она выстрел? И сейчас стоит у открытой дверцы машины, прислушиваясь материнским ухом, не раздастся ли следующий выстрел? Или ждет бегущих из темноты шагов? Или ждет своего бывшего, который придет и придумает еще одно оправдание?

Черт. Черт-черт-черт.

И… нет.

Нет оправдания. Этому нет.