Только моя

Молочный шоколад и мелкие орешки взорвались сладким вкусом во рту. Я прикрыла глаза, медленно рассасывая каждый откушенный кусочек, чтобы чем-то себя занять и продлить удовольствие.

Дожевав сладость, набрала в кулере воды в одноразовый стаканчик, но тут же уронила его себе под ноги, увидев ту самую женщину в розовой форме и ее виноватые глаза.

Ноги перестали держать меня в тот же миг. Я поняла, что случилось страшное, и стала медленно оседать по этому самому кулеру, поцарапав спину краном.

– Нет, – произношу вслух, сидя в луже разлитой мною воды.

– Я сожалею, – женщина протянула ко мне руки. – Мы не успели ей помочь.

– Нет, – прижимаю к себе колени, не позволяя никому притронуться. – Я вам не верю, – слезы нескончаемым потоком льются по щекам.

– Прости, малышка, – она тяжело вздохнула. – Ее сердце стало совсем слабым.

– Не говорите ничего! – кричу во все горло, сгибаясь пополам. – Нет! Не трогайте меня! – Чьи-то руки подняли с пола и прижали к себе очень-очень крепко. – Я хочу к ней… Пустите меня к ней! – требую в истерике. —Пустите меня! – Но чужие руки не отпускают.

Мужской голос над головой произносит слова, но я ничего не слышу и не понимаю. Мой мир только что рухнул. Он раскололся вдребезги в один миг, оставив меня у груды осколков, которые невозможно собрать.

– Я вызвала службу опеки, – слышу тихое от той доброй женщины. – Тебе нужно будет поехать с ними.

Меня в буквальном смысле уносят из холла, и уже в кабинете, где нет посторонних, этот странный мужчина продолжает со мной говорить вплоть до приезда ответственных органов.

Глава 2. Новый дом

– Здравствуй, малышка, – передо мной на корточки садится пожилая женщина в строгом сером костюме. – Как тебя зовут?

Молчу, шмыгая носом и глядя в одну точку.

– Меня Саманта Браун.

– Я не хочу с вами ехать, – еще сильнее вжимаюсь в диванчик, на котором сижу. – У меня есть свой дом. Я могу жить одна, – дрожу всем телом, зубы стучат, меня прошибает озноб.

– Правда? – Она улыбается. – И работать сможешь?

– Да! Я газеты развожу и соседкам помогаю убираться или ходить в магазин. За это платят.

– Какая же ты умница, – хвалит меня эта неприятная особа. – Это очень хорошо, но есть закон, по которому ты не можешь жить одна.

– Я не хочу ехать, – упираюсь. – Я хочу к бабушке! Меня не пускают! Вдруг она жива?! Вдруг вы ошиблись!

– Тише, котенок. – Женщина гладит меня по рыжим волосам, давно растрепавшимся и торчащим во все стороны. – Если я отведу тебя к бабушке, ты перестанешь сопротивляться? Мне очень не хочется нести тебя в машину насильно.

– Поеду, – сдаюсь, понимая, что у меня просто нет выбора.

И женщина в костюме сдержала слово. Через стекло мне показали бабушку. А внутрь не пустили. Я просила, умоляла, снова кричала, громко плакала, но все оказалось бесполезным. Не дали подержать ее за руку, обнять, сказать, что люблю.

– Ее похоронит государство, – говорит мне моя спутница. – Я отвезу тебя на похороны.

– Хорошо, – только и смогла выдавить из саднящего от истерики горла.

На заплетающихся ногах я дошла до машины. Послушно села на заднее сидение, уперлась лбом в прохладное стекло и замолчала на две недели.

Мне было все равно, куда меня привезли, во что одели, чем кормили. Ко мне задирались девчонки из общей комнаты, дразнили немой и глупой, но я лишь смотрела в окно и плакала. На похороны меня так никто и не отвез.

Через четырнадцать дней, в мой двенадцатый день рождения психолог интерната привела меня в свой кабинет, как делала это ежедневно. Женщина поставила передо мной тарелку с тремя именинными кексами, на которых были нарисованы смешные рожицы.

– С днем рождения, Кейти, – от ее улыбки стало немного светлее. – Сегодня не будет занятия, хорошо?

Киваю.

– Мы просто попьем чай. У тебя ведь праздник.

– Спасибо, – слово далось с огромным трудом, но детское сердце не выдержало, и я с огромным удовольствием поглотила сладкий подарок. – Я таких никогда не ела, – признаюсь ей, слизывая крем с перепачканных пальцев.

– Салфетки. – Она поставила передо мной пачку, но я только отрицательно качнула головой, наслаждаясь последними капельками сладкой радости.

– А что ты еще любишь? Кроме сладкого?

Я задумалась.

– Фрукты. На праздники бабушка покупала много фруктов, – сердце тут же вновь сжалось, и я опустила голову вниз, чтобы спрятать слезы.

– Кейтлин. – Психолог поставила передо мной стул и присела на его край. Она взяла мои маленькие ладошки в свои и заговорила: – То, что ты тоскуешь, вполне нормально. Ты ведь не робот. И бабушка, она всегда будет рядом. Она будет у тебя вот здесь, – добрая женщина осторожно коснулась моей груди. – И она была бы очень расстроена, увидев тебя в таком состоянии. Тебе нужно вернуться к учебе, попробовать найти здесь друзей. Не для себя, девочка. Ради бабушки.

– Я хочу увидеть, где ее похоронили. Мне обещали, – поднимаю на нее взгляд. – Обманули. Я хочу попрощаться.

– Поехали.

От удивления у меня распахнулись глаза.