Только море вокруг

Стало чуть-чуть светлее, восточный горизонт подернулся мутновато-голубой дымкой, и голубовато-серые полосы рассвета пролегли по черным волнам. Но и в последние минуты уходящей ночи уже можно было рассмотреть все вокруг. Вид каравана разочаровал Ведерникова. Там, в Скапа-Флоу, казалось, что в море выходит огромная армада боевых кораблей и транспортов, которая растянется от горизонта до горизонта. На самом же деле капитан насчитал лишь восемнадцать пароходов и теплоходов да около трех десятков кораблей охранения, идущих четким строем по четыре в ряд. Подсчитал. Прикинул их огневую мощь и мысленно содрогнулся: появись внезапно один хороший линкор, вроде немецкого «Тирпица», и раскатает он все это скопище за милую душу! «Хорошо хоть, что мы в самой середке, — подумал Борис Михайлович, — все-таки в случае чего не сразу доберутся до нас».

Он скрипнул зубами, услышав голос Маркевича, разговаривающего с Симаковым.

— Лишь бы самолеты не нагрянули. Тогда будет хуже.

— А что самолеты? Что? — подошел к ним Ведерников. — каркаете чепуху!

— Маркевич не ответил. Промолчал и старший механик. Задетый их молчанием, Борис Михайлович ткнул толстым пальцем в небо:

— Видите? А вы говорите — самолеты!

— так ведь об этом у нас и речь шла, — миролюбиво согласился Григорий Никанорович, — о тучах. Вон как нависли, чуть не над самыми мачтами. Если и дальше будет так, нас никаким самолетам не обнаружить. А вот ежели придется от конвоя отрываться…

— Это зачем? — нетерпеливо перебил капитан. — Для какой, скажите на милость, надобности нам отрываться от каравана? Бред!

— Алексей Александрович, объясни, — обратился стармех к штурману.

Маркевич сунул в карманы озябшие руки, наклонил голову, пряча лицо от острого ветра.

— Я думаю, Борис Михайлович и сам знает, почему может возникнуть такая необходимость.

— Представьте себе — не знаю.

— Да ведь об этом вполне конкретно говорится в инструкции о плавании в конвое, полученной нами перед выходом в море.

— Инструкция? — хмыкнул Ведерников, только сейчас вспомнив, что не успел ознакомиться с ней. — Инструкцию я читал, но не вижу причин для отрыва от каравана. Или вы между строк умеете читать?

— Нет, зачем же, — Алексей шевельнул плечами, — там черным по белому сказано…

— Что?

— Извольте. — и переходя на английский язык, старпом отбарабанил, как прочитал соответствующий параграф: — К конвойному плаванию допускаются только совершенно исправные, без дефектов корабли и транспорты, ибо скорость движения конвоя зависит от скорости хода самого тихоходного из входящих в него судов. В случае аварии или вынужденной задержки одного из кораблей охранения или транспортов, конвой продолжает следование по заданному командором курсу, предоставляя отставшее судно воле господа бога и умению экипажа… Продолжать дальше?

— Можете не трудиться. Но к чему вы все это говорите? Разве «Коммунар»…

— У «Коммунара» нет бортовых килей, — повысил голос Маркевич. — Вам. Капитану, это следовало бы знать. А барометр падает. Быстро падает: идет шторм. И когда он придет, мы, как всегда, сможем держаться только носом вразрез волне!

— Че-пу-ха! — отрубил Ведерников, задетый за живое нравоучительным тоном своего помощника. — Вы молодой человек, никак прежде времени труса изволите праздновать? Отрываться! Да пока я на судне, пока судно и люди доверены мне, ни о каком отрыве от каравана и речи быть не может! Будьте свидетелем, товарищ Симаков, эти панические разговоры…

— А паники-то никакой и нет, — очень спокойно, как бы для самого себя, вставил Григорий Никанорович и этим равнодушным, удивительно спокойным тоном принудил Ведерникова умолкнуть. — Алексей Александрович прав: надо заблаговременно подумать о том, что мы будем делать в случае шторма. Знаете ли, не очень я доверяю нашим уважаемым союзникам, не очень верю в их заботу о нашем корабле.

— Но какие у вас основания не доверять им?

— Поживем — увидим, — дернул Симаков плечом так, словно хотел согнать муху. — А штормик-то вот он, начинается. Пойду в машину, проверю, как там дела…

Он неторопливо направился к трапу, начал спускаться с мостика — худенький, щуплый даже в шинели поверх ватника, и ни разу не оглянулся на Бориса Михайловича. Ведерников посмотрел на море, уже изрытое гребнями белопенных волн. Хотел что-то сказать Маркевичу, но тот успел отойти подальше, на крыло мостика, и вытянулся там с биноклем у глаз. Выругавшись сквозь зубы, капитан поплотнее завернул полы тулупа и, поглубже нахлобучив шапку-ушанку, зашагал к рубке, собственными глазами проверить, падает ли барометр или старпому чудятся невесть какие страхи.

Взялся за ручку, потянул дверь на себя — и сразу всем телом привалился, прилип к ней, настолько сильно накренился пароход на правый борт. А когда одолел дверь и вошел в рубку, увидел Семена Лагутина, оторопело поднимающегося с палубы.

— Дает? — еще сонным голосом спросил штурман. — Вот мотануло, аж с дивана слетел!