Только не дворецкий. Золотой век британского детектива

Авторы Золотого века с самого начала задали себе непростую задачу — остаться в рамках четкой и логичной игровой структуры, но не впасть в бездушный автоматизм кроссворда. Впустить в свое творчество живых людей, колоритный диалог, острые наблюдения — но не допустить излишней серьезности или сентиментальности. Они тщательно выбирали свое место в литературе, отмежевываясь не только от низкопробного триллера, но и от высоколобого модерна. Джеймс Джойс, Дэвид Г. Лоуренс, Вирджиния Вульф вызывали у них не больше доверия, чем Эдгар Уоллес. Они не упускали возможность поиздеваться над глубинами психоанализа и над теми, кто, как выразился Нокс, «пытается писать стихи без метра и рифмы, романы без сюжета, прозу без смысла». Нельзя написать детектив в стиле Гертруды Стайн, говорит он дальше, и в этом утверждении чувствуется некоторое превосходство.

Мастерам детектива был близок по духу кружок писателей, работавших в жанре фэнтези, — Дж. Р. Р. Толкиен, К. С. Льюис, Чарльз Уильямс[11] и другие. Эти писатели тоже объединились в своего рода творческий союз под названием «инклинги», они еженедельно собирались в оксфордском пабе «Орел и дитя», более известном среди местных как «Детка и птичка», и читали друг другу свои произведения. («Только не про чертовых эльфов!» — стонали слушатели, когда Толкиен начинал неумолимо читать очередную главу.)

Созвучен детективу Золотого века и Ивлин Во с его абсурдистским изображением «золотой молодежи» и ностальгическими воспоминаниями об Оксфорде. (Ивлин Во был близким другом, душеприказчиком и биографом Рональда Нокса.)

Но главным литературным кумиром детективных авторов был П. Г. Вудхауз, один из самых популярных писателей того времени, придумавший безупречного дворецкого Дживса и глуповатого аристократа Берти Вустера. Его влияние сказывается во всем — в изображении самой английской на свете Англии с загородными поместьями и взбалмошными тетушками, в легкости тона, в чуть горчащей ностальгии. Сын А. А. Милна, Кристофер Робин Милн, вспоминает, что отец никогда не читал ему детских книг — только Вудхауза. И конечно, лорд Питер Уимзи с верным Бантером и Альберт Кэмпион с не менее верным Лаггом — откровенное подражание мастеру. Энтони Беркли даже написал пародию, изображающую рассказ Конан Дойла, написанный в стиле Вудхауза, — там появляется гибридный персонаж Берти Ватсон.

Вудхауз, в свою очередь, любил детективы и сам пробовал их писать, но неизменно скатывался в водевиль. Его мечту осуществила за него обожаемая приемная дочь, Леонора Вудхауз, опубликовав в «Стрэнде» классический детективный рассказ под загадочным псевдонимом.

Упрекать в неправдоподобии детектив так же смешно, как сетовать на нереалистичность Бильбо Бэггинса[12] или Дживса. Доктор Фелл (сыщик Карра) так прямо и говорит: «Мы сами находимся в детективном романе и не морочим голову читателю, делая вид, будто это не так».

Однако детективу присуща достоверность иного рода — безудержная фантазия заземляется точностью бытовой детали, географическими подробностями (вплоть до карт и схем), двустраничным описанием рождественского меню. Мир детектива зачастую убедительнее любой реальности.

Законы интеллектуальной игры во многом облегчали авторам художественную задачу (как это всегда бывает со строгими формами, будь то сонет или акростих), но они накладывали и ограничения, которые очень скоро стали мешать наиболее одаренным писателям. К счастью, многие из них догадались, что запреты можно не соблюдать. Нетрудно было бы составить сборник — по одному детективу на каждое нарушенное правило. В этой книге, хотя мы и не ставили перед собой такой цели, читателю встретятся и длинные научные объяснения, и любовный интерес, и рассказ от лица преступника, и даже даже впрочем, увидите сами.

Пожалуй, с особым азартом правила нарушала Агата Кристи — меньше всего она заботилась о том, чтобы читатель имел равные шансы с Пуаро в деле установления преступника. Да и кому нужны равные шансы? Откуда возьмется тогда неожиданная развязка? Нет, детектив не должен уподобляться фокуснику-недоучке — читателю положено ахнуть, застыть в недоумении, а потом досадливо и восторженно размышлять, как это его в очередной раз обвели вокруг пальца.

Тем не менее Агата Кристи всегда оставалась в рамках игрового поля — если ей хотелось написать что-то действительно серьезное «про жизнь и про любовь», она делала это под псевдонимом Мэри Вестмакотт. Дороти Сэйерс рискнула пойти дальше — ее последние истории о лорде Питере в гораздо больше степени «романы нравов», поиски ответов на болезненный и актуальный для нее самой вопрос: может ли женщина совмещать жизнь ума с жизнью сердца (она сама в этом не очень преуспела, однако своей героине Гарриет Вэйн подарила более счастливую судьбу). При этом ее романы все дальше уходили от детектива в собственном смысле слова.