Только не я

Мне почему-то казалось, что после произошедшего весь мир должен перевернуться с ног на голову, но… мне так просто казалось. На самом деле ничего особенного не произошло, потому что первую неделю после того, как Василиса облила кислотой Тимофея, я провалялась под капельницами на больничной койке из-за гребаного криза, который меня и подкосил в коридоре интерната. Мне тогда казалось, что я не выживу, но это мнение было ошибочно, оказалось, что я еще та живучая дивчина, которую не так-то просто сломить. Первые дни после того, как я пришла в себя, и сердечко снова начало биться ровно, я уже собралась покинуть больничные стены, но не тут-то было. Меня, конечно же, не то, что никто не отпустил, а еще и пригрозили, что если попытаюсь сбежать, привяжут меня к кровати, и я в принудительном порядке все равно пройду лечение. А спустя несколько часов позвонила сама директриса и сказала, чтобы я усадила свою попу на панцирную кровать и не дергалась. И вот именно после ее слов мне почудилось тогда, что за стенами больнички происходит что-то страшное и разрушительное, такое происшествие должно занять первые места в новостных летах, но на деле…

На деле, как выяснилось потом, сор из хаты не выносился. Я слышала, а точнее, мне девочки рассказали, что Василису чуть ли не из интерната сразу забрали в психушку. Сначала Ритку и Свету пытались приобщить к этому делу, и даже суд был назначен, но… Лаборантка, работавшая в интернате и не уследившая за тем, что реагент серной кислоты оказался доступен подростку, оказалась на скамье подсудимых вместо истинных виновниц. А тот факт, что эти самые подростки выкрали ее, никого не волновало, нужно было свалить вину на кого-то, и этой бедной женщине не повезло. Василису отправили на принудительное лечение в психиатрическую лечебницу. Но там вообще темный лес. Не знаю, насколько отец Тимофея и сам Тимофей с этим согласны, но со стороны выглядит все это очень странно.

Как только я получила доступ к телефону, сразу позвонила ему, но, как и стоило ожидать, абонент оказался не абонентом. Телефон был отключен.

Я вся измаялась за те дни, пока ждала ответа на свои звонки, в сердце забралось неприятное ощущения дежавю, как будто я иду по второму кругу в своих действиях. Вот только есть, конечно же, разница: сейчас мое сердце как будто выскакивает из груди от переживания и тревоги за Тимофея, и эти чувства с каждым днем становятся все невыносимее, накапливаются, и кажется, что вот-вот ребра треснут, и сердце разорвет пополам.

Девчонкам звонила каждый день, но толку от этого было мало, так как развернувшаяся суматоха вокруг этой истории в самом интернате отняла все внимание на себя, и все только и говорили про то, как несправедливо обошлись с бедной лаборанткой. А ситуация с Тимофеем только слухами и сплетнями обрастала, в которые верить мне совсем не хотелось.

Я даже сейчас в мелких подробностях помню, как ко мне в палату заявился мужчина. Я тогда как раз после процедур пришла и ждала врачебного обхода. В дверь пару раз стукнули, и я, не успев ничего сказать, так и сидела с открытым ртом, глядя на повзрослевшую копию Тимофея.

– Мне бы хотелось знать, Есения, как так получилось, что мой сын оказался на больничной койке из-за вас?

Ни здрасьте, ни до свидания, прямо сходу вопрос в лоб и взгляд, холодный, как арктическое море.

У меня внутри как будто тайфун ледяной пронесся, замораживая кожу изнутри. Язык прилип к небу, и во рту мгновенно стало сухо от того, что сказать этому мужчине мне нечего, потому что сама толком ничего не знаю.

– Простите…

Мамочка родная, мне все-таки удалось проблеять хотя бы одно слово.

– За что? – стальной тон резанул по ушам.

– А вы кто?

Я уже давно заметила, что в стрессовых ситуациях начинаю тупить, и кстати, это неоднократно меня спасало. Но вот взгляд этого мужчины говорил о том, что сейчас не прокатит.

– Я же тебе сказал, Есения, кто я, – улыбается он, и теперь мне понятно, чью улыбку унаследовал Тимофей. – А, да, вот это тебе, – он протягивает крафт-пакет, на внутренней глянцевой стороне которого видны оранжевые отблески.

– Спасибо, – забираю презент.

Отказываться было бы глупо, да и стоило предположить, что не придет ко мне никто в больницу и не принесет вкусностей.

– Так что, поговорим?

Он без приглашения присаживается на стул, и я ощущаю себя под его давлением маленьким бездомным котенком, которого хочет сожрать здоровенный лабрадор. Скромно киваю и отодвигаюсь на край кровати, глаза не поднимаю, смотрю в пол.

– Поговорим.

***

Дохожу до тяжелых дверей и с силой толкаю. Изнутри тут же повеяло теплом. Дом, родной дом, как же я скучала. В детдоме тихо, что очень необычно для этого часа. Возможно, какое-то собрание идет, или приехал театр, и все сейчас в актовом зале.

Я прохожу по длинному коридору и направляюсь в женское крыло. Хочется быстрее попасть в комнату. Оказывается, так соскучилась по родным стенам.