Только никому не говори. Сборник

— Послушайте, студент… — начал Анатоль хрипло; почудилось вдруг, что он мертвецки пьян.

— Я уже не студент.

Все равно. Любознательный вы парень, а? Все чего-то шарите, вынюхиваете… Наследничек, елки-палки.

— Я ищу женщину.

— Шерше ля фам? — лицо Анатоля болезненно сморщилось. — Не в форме. Со вчерашнего. Что за женщина?

— Молодая. Наверное, красивая. В черном плаще. Глаза карие, волосы светло-каштановые, короткая челка. Брови высокие, дугой. Длинная стройная шея.

Анатоль тяжело опустился на чурбан — дубовую колоду, служившую когда-то для колки дров. Спросил тихо:

— Где вы ее видели?

— Здесь, в доме. В комнате тети Май.

— И я видел, — подтвердил Анатоль неожиданно. — В саду.

— Во сколько?

— Ночью.

— Где она лежала?

— Почему лежала? Она шла между яблонями, в черном плаще, да. Ночью — точнее сказать не могу, был под шефе.

— Ага. Уже, простите, опились на свадьбе?

— На какой еще… Да ну. То было давно, в августе. Я тут на топчане спал в сарае, прохладнее. Существует теория, согласно которой души умерших являются на место преступления.

Сквозь исступленный бред (как показалось Сане) в словах философа — в интонации, деталях — проступило нечто… реалистическое. Бред перемежающийся, воспользуемся просветами.

— То есть вам является образ незнакомой женщины?

— Прекрасно знакомая, — возразил Анатоль с проблеском чувства — впервые с начала разговора. — Она жила в кабинете и неожиданно исчезла. Ваши приметы точны, хотя и несколько общи. Нина Печерская. Знаете, что такое любовь с первого взгляда?

— Кажется, знаю.

— Только такой и бывает любовь — верный признак.

— Когда исчезла Нина Печерская?

— На Покров. В прошлом году.

— Почему вы употребили слова «место преступления»?

— Так ведь является. Она пришла умереть.

— Умереть? Вы ее вчера видели?

— Вчера? Нет. А вы? — Анатоль необычайно оживился. Вы видели вчера?

— Да. Анатоль, кто кроме вас знал Нину Печерскую?

— А, вы считаете, я уже того. Может, вы и правы. Все знали. Май, девочки, Донцовы… нет, эти позже въехали.

— А до Печерской кто жил в кабинете?

— Приятельница Май. Тоже умерла. Там все умирают, начиная с великого ученого, — он усмехнулся. — Спросите Май о подробностях смерти мужа. И ждите своей очереди.

— Однако Викентий Павлович…

— Дождется, — лицо его смягчилось, словно озарилось внутренним светом. Она была танцовщица, балерина, но что-то с коленом, с мениском, да. Словом, сценическая карьера не удалась. Руководила студией в каком-то там дворце. Брак расстроился (он тоже балерон), ушла от мужа, жила тут пять месяцев. Вдруг исчезла.

— При каких обстоятельствах?

— Слушайте, Александр Федорович, вы не из органов? Тон у вас какой-то… больно деловой.

— Вам же хочется рассказать.

— Хочется, правда. Я… не понимаю.

— Что не понимаете?

— Ничего не понимаю. Как-то утром встали — тогдашним утром, в прошлом году — ее нет, никаких следов. Заметьте, вперед за месяц заплачено. Май раскудахталась… прошу прощения…

— И вещи Печерской пропали?

— Говорю же: ни-че-го.

— Кто-нибудь ею интересовался: бывший муж, с работы?

— Никто.

— Вы заявили в милицию?

— С милицией у меня отношения… как бы это выразиться… изощренные. Не в уголовном смысле, а… прописки нет и т. д. Балерона разыскал в театре: ничего не знает, не встречался, уже женат.

— Какое он на вас произвел впечатление?

— Черт его знает. Скользкий какой-то тип… ускользающий. Впрочем, я, должно быть, необъективен.

— Ну, а в августе?

— Я укладывался в сарае, был выпимши…

— Кто-нибудь в это время находился в доме?

— Май. Да, еще Вика. Я его называю Компаньон (младший компаньон бизнесмена здешнего). На отлете, в отпуск уезжал, а остальные все разъехались. Хотел дверь закрыть, глянул: по саду идет женщина в черном плаще — это в такую-то жару — лицо восковое, синее.

— Может быть, от лунного света?

— Может быть. Неземная отрешенность, понимаете? Вдруг растворилась во тьме. Все.

— Вы не осмотрели сад?

— Осмотрел. Но не сразу. Ведь я ждал ее, все время ждал — в высшем смысле. Но испугался. Подумал, белая горячка начинается.

— А сейчас вы так не думаете?

— Никакой горячки, — сказал Анатоль раздраженно. — Неприкаянная душа, жаждет успокоения, погребения. Понимаете?

Саня вгляделся в голубые с красными прожилками глаза: сумасшедшинка в них сквозила, несомненно. Связался же я! Однако продолжал, свернув с маниакальной, видать, темы:

— Анатоль, вы удивились, что Майя Васильевна вернулась с кладбища раньше времени?

— Удивился. Обычно — в семь, восемь вечера. Весь день, говорит, провожу на могиле.

— Даже в темноте? В октябре рано темнеет.

— Она так говорит.

— А на каком кладбище похоронен Андрей Леонтьевич?

— Кто ж его знает. На местном, должно быть, районном.

— Значит, вы у него там не бывали?

— Шутите! Его особа священна, к ней никто не допускается, — он помолчал, добавил таинственно: — Я вообще не уверен, что он где-либо похоронен.

Опять мания! Страх, связанный с посмертием?

— Анатоль. вчера вы были тут по соседству. Не видели что-нибудь… кто входил в дом, кто выходил?

— У меня было занятие поинтересней. Да от Горячкиных и не видно ничего, кусты сирени заслоняют окна.

— А вы выходили на крыльцо покурить?