Только никому не говори. Сборник

— Это что же? — заговорила Настя агрессивно. — С больной головы на здоровую валит?

Простит она своего возлюбленного, не иначе.

— Настенька, он же застал Генриха наедине с убитой — ну что б ты на его месте подумала? Знаете, — добавил Саня нерешительно, — я ему на секунду почти поверил.

— Насчет Генриха?

— Нет. Мужчина этот… какой-то фальшью для меня отдавал этот образ. Но я не мог не верить вашей жене, Владимир. Она-то не ошиблась, она видела. И теперь известно, кто принц.

Владимир широко раскрыл глаза, воскликнув:

— Кто?

— Как ни странно, принц — бывший муж.

— Балерины?

— Балерины. Его опознал Генрих. Более того: из ванной юноша видел Печерскую, подходившую к калитке.

— Ну прямо-таки вездесущий вестник.

— Как? — удивилась Юля. — Он ее узнал и молчал?

— Не узнал. Мелькнула на миг. В зеркале, в тумане… ну, просто прохожая. Вполне правдоподобно: видел год назад — тоже на мгновенье. Мы с ним восстановили подробности: неестественная бледность, губы в яркой помаде, черный ворот плаща… Черный ворот, — повторил Саня машинально, ощутив вдруг, что упустил какую-то мысль. — Но главное — это движение к калитке.

— К моему дому, — уточнила тетка и добавила загадочно: «Мне отмщенье и Аз воздам!» — все поглядели на нее. — Как балерина со своим принцем попали в мой дом?

— Она жила у вас пять месяцев, тетя Май, общалась с мужем, по его словам. Дубликат ключа сделать несложно.

— Зачем? Что им было нужно в моем доме?

— Не знаю. Балерон врет, что не бывал на Жасминовой, а его видели тут год назад именно в день ее исчезновения.

— Не понимаю, — процедил Владимир, — какое отношение ко всему этому имела моя жена.

— Она о чем-то догадалась, что-то заметила.

— Значит, Анатоль утверждает, что застрелил Любу, которая что-то заметила?

— Ничего подобного! Я уже говорил вам: он — орудие в чьих-то руках. Он слышал голос: «Она должна успокоиться в саду. Иди и убей!»

— Кошмар! — прошептала Юля, Настя пояснила:

— Кошмар и есть. Горячечная галлюцинация.

— Я бы так и подумал! — воскликнул Саня. — Но Люба не была в горячке. И тоже слышала. Ее последние слова по телефону: «Я слышу голос. Я должна идти». Так, Владимир?

Он молча кивнул.

— Вот что, дорогие, — заявила тетка. — Отвлечемся от дьяволизма… на ночь глядя. Тут наверняка какое-то недоразумение. Уж больно все неправдоподобно. Уж слишком.

— Слишком, — согласился Саня. — Вроде не страдал суеверием, а теперь… Накануне гибели Люба видела во сне черный предмет, как она выразилась. Ну чем не пистолет? Правда, я своим рассказом навеял, но какие сюрреалистические детали, загадочные. Если их анализировать по Фрейду…

— Черный предмет с глушителем? — перебил Владимир с мучительным сарказмом, возвращая Саню из райского сада-сна в теткину комнату, в ту незабвенную пятницу.

— Да, это обстоятельство свидетельствует о весьма определенных намерениях. Возможно, идея преступления — «Иди и убей!» — тлела подспудно, дразнила издавна, издали — как соблазнительная мечта — и вдруг вспыхнула яркой вспышкой.

— У кого? Про кого вы говорите?

— Не знаю… балерон, компаньон… пока не знаю.

— Но — мотив?

— Мотив скрыт глубоко. Бывший муж до сих пор пылает… то ли ненавистью, то ли страхом… или комплексом вины. Год назад она объявила ему, что ждет ребенка.

— От него? — заинтересовалась тетя Май.

— Говорит: нет. Вообще детей терпеть не может. «Белая рубашечка, красный чепчик», — Саня говорил как по наитию. — Помнишь, Настя, тот голос?

— Загробный! — Настя поежилась.

— В одеждах, в их покрое, в сочетании деталей и красок, — продолжал бормотать он, не вникая, а как будто нащупывая неизъяснимую мысль, — есть нечто символическое, тончайшая психология… например, черный покров — траур. Она любила синее и белое. И зачем-то купила восковой веночек. В четвертом часу. Надо узнать адрес «Харона» и проследить ее маршрут.

Помолчали. Саня нечаянно взглянул на тетку — напротив, в своем кресле с высокой спинкой. Вдруг вспомнилось то лицо с черной полосой на шее. Вспомнилось выразительно, как вьявь. И какую-то несообразность ощутил он в своем воспоминании, какое-то несоответствие… с чем?

— Сань, — робко нарушила Настя молчание, — а кто подкинул туфельку? Анатоль?

— Он отрицает. Ну, если в бреду, в беспамятстве… Так может быть, Настюш?

— Может. «Корсаковский психоз» с нарушением памяти.

— Вот-вот. Ну кто еще рискнет на столь нелепый поступок. Ведь подручных убийцы среди нас нет, а? — попытался он сказать шутливо, а выговорилось уныло. — Я заблудился в собранных фактах, обстоятельствах и деталях. Кажется, еще усилие — и все встанет на свои места, выявляя «заговор зла»… — осекся, внезапно осознав: еще усилие, еще один день, твердил, а Люба погибла. — Люба погибла неслучайно, — продолжал упрямо. — Убийца совершил промах, который ему пришлось исправлять. И я должен догадаться, в чем заключается этот промах.

— Она погибла от рук пьяного маньяка, — сказал Владимир. — Он признался. Если, по вашему мнению, он смог забыть эпизод с туфелькой, то так же смог загнать в подсознание и эпизод с балериной. Он — убийца. И чей еще голос могла слышать Люба из сада?