Только никому не говори. Сборник

Юный принц порывисто (грациозно и легконого) понесся по аллейке. С лавки наискосок поднялся Генрих, подскочил, закричал шепотом:

— Этот! В саду! Голову даю на отсечение!

— Да ну, Генрих… — забормотал Саня ошеломленно.

— Этот! Волосы, рост, плащ… но, главное — руки, этот жест, плавный… пластичный. И вот в таком же порыве он бросился к ней… Помните, я говорил: как пантомима на сцене.

— Сейчас он бросился от нее. От тени умершей. От «несчастной», как называл ее философ.

* * *

Он стоял на веранде, глядел в сад, курил. «Не хочу кабинет Андрея Леонтьевича обкуривать». «И очистить дом Арефьева от скверны». Скверна — все, что мерзит плотски и духовно… грязь и гниль, тление и растление, смрад и мертвечина… словом, все богопротивное. Все, что скопилось тут за годы, за последний год, за последние дни. Впервые с той ночи он заставил себя выйти в черно-фиолетовый сад, где неподалеку под яблоней… днем печаль ощущалась не так остро. «Печаль моя светла». Нет и нет. Может быть, потом, когда я раскрою тайну (если раскрою), ослепительный свет истины озарит все и разом наступит утоление. А пока что — плотная черно-фиолетовая мгла, окутывающая мертвых.

Саня спустился в сад, включил фонарик, прошел между деревьями. Вот здесь. Здесь была могила и лежала Люба. Совпадение? Или она действительно о чем-то догадалась и решила проверить что-то, не дождавшись меня? Решила преподнести мне разгадку, потому что торопилась, не могла жить в обмане? «Ты — Любовь?» — «Я — Любовь». Похоже, что так. И — голос. Проклятье! Что за голос? «Иди и убей!» Психоз, слуховая галлюцинация? И зрительная: существо, демон. Да ведь убил! И ее слова, наверное, последние слова не земле: «Я слышала голос. Я должна идти». В сад. Почему так многое связано с этим садом? Цветущее майское утро, первый робкий снег Покрова, ночное место преступления. Не ночные же демоны сбирались под деревья… о них говорил Анатоль. Ну, это понятно (если вообще можно понять сокрушительную горячку). Настя: кто-то ходил по саду. Тоже понятно: философ хоронил свою возлюбленную. А как она сказала: в саду… летом как-то… и на днях… кто-то крадется. Существо в ее райском саду во сне. Хозяин дома был тогда еще жив. Перестань! Нет ничего страшнее реальности: преступление было задумано и исполнено (недаром некто — вот тебе и существо! — приобрел пистолет с глушителем). Однако в исполнение вкралась какая-то ошибка, неточность, которую убийца поспешил исправить, подставив под удар Любовь. У меня собрано уже достаточно данных, чтобы… не осознать, нет! пока нет… ощутить движение истины, надвигающуюся тень черных крыльев.

Погоди. Как я выразился?.. «Философ хоронил свою возлюбленную». И, по его словам, положил на могилу белый камень, чтоб отметить место. При эксгумации трупа никакого камня не было. Странно. Саня повел фонариком окрест — нету. Кто-то похитил с могилы… Абсурд! Как вдруг невдалеке под яблоневым стволом на земле высветилось что-то. Подошел: вот он — небольшой, неотесанный, причудливой формы, грязно-белого цвета. Пористый, с выщербинками — отпечатки пальцев установить невозможно… да что я, всерьез, что ли! В невменяемом своем состоянии Анатоль ошибся, положил камень не под ту яблоню…

Саня повернул голову: кто-то подходил к розовато освещенной веранде. Владимир, курит. Саня подошел, поздоровался.

— Добрый день, — отвечал Владимир. — Вчера вернулся поздно…

— Очередная сделка?

— Канителимся со старыми. У вас в кабинете уже света не было. Есть новости?

— Анатоль заговорил.

— Что? Что он сказал?

— В общих чертах то, что мы с вами и предполагали, но…

Сзади из кабинета донесся шорох и голос тетки:

— Саня, чай пить будешь?

Впервые после смерти мужа она его позвала сама!

— Обязательно, тетя Май. Владимир, присоединяйтесь.

— Обязательно, — повторил тот нетерпеливо.

Присоединились и девочки. Всем без исключения тоскливо было в этом доме и жутко. В желто-оранжевый уют абажура выдвинули обеденный стол — декорации те же, а вот действующие лица… одних уж нет, а те далече. Впрочем, Любовь свою в ту далекую (так казалось: годы прошли, жизнь прошла), в ту далекую пятницу он еще не знал.

— Анатоль заговорил, — объявил Саня для всех и уловил общее жадное движение к себе, к своим словам. Возгласы:

— Что он сказал? Что? Что? Что?

— То, что мы и предполагали: Печерскую он не убивал.

— И ты ему веришь? — спросила Юля, а Настя воскликнула:

— А Любашу?

— Верю. На второй вопрос отвечу позже. Дело в том…

— Я бы попросил вас! — начал Владимир со скрытой яростью.

— Да, Владимир, да! Он стрелял в свой кошмар, он признался.

— Больше меня ничего не интересует. — Владимир откинулся на спинку стула, ушел из круга света в свое одиночество, полузакрыл глаза.

— Верю, — повторил Саня. — Но не в его версию. Немотивированную, фантастическую даже. Он считает, что этот пресловутый «мужчина в тумане» не существует в натуре. Его выдумал Генрих.

— Зачем? — изумилась Настя.

— Чтобы отвлечь следствие от собственной роли.

— Какой роли?

— Убийцы.

В остолбеневшей паузе тебя Май заметила ворчливо:

— Нашего идиота постоянно заносит. Сколько его знаю.