Только после Вас. Всемирная история хороших манер

В 967 г. саксонский дворянин Вихман Биллунг-младший оказался пленником войск, находившихся в подчинении у польского князя Мешко. Вихман долгое время сражался против своего дяди, герцога Саксонии Германа Биллунга, союзником которого и был Мешко. Вихман пытался сбежать, однако был окружен и бился до тех пор, пока не почувствовал полное изнеможение. Когда солдаты Мешко узнали, кем был их пленник, они предложили ему свободу и охранное письмо, чтобы пройти через вражеские земли. Однако Вихман, не забывший о своем титуле, отказался сдаваться тем, кто стоял ниже его на общественной лестнице, и потребовал оповестить князя Мешко, которому готов был отдать оружие. Польские солдаты согласились, однако в ожидании князя все продолжили сражаться, и в результате гордый пленник был убит.

В наше время чувство собственного достоинства Вихмана Биллунга и его представления о чести кажутся абсурдными, однако в X в. его поведение считалось героическим и совершенно естественным. Аристократ покинул этот бренный мир ровно так, как и полагалось: с оружием в руках, защищая свою честь.

Средневековая культура была во всех отношениях более жестокой, а общение более прямым, нежели сейчас. Поскольку эмоции демонстрировали в открытую, невинная шутка могла легко обернуться кровавым поединком. Так, некий житель Флоренции в 1216 г. устроил у себя во дворце пир, гостями на котором были влиятельные горожане. Во время ужина шут выхватил блюдо перед носом у молодого Буодельмонте, что повеселило всех гостей, кроме объекта шутки. Когда господин Арриджи обвинил Буодельмонте в недостатке самоиронии, вспыхнула ссора. Арриджи кинул в Буодельмонте блюдом, тот же в ответ ударил противника ножом. В результате между представителями двух влиятельных родов разгорелась самая известная в истории города вражда, которая в итоге привела к появлению на свет двух противоборствующих политических групп: гвельфов, поддерживавших папу римского, и их противников гибеллинов, выступавших на стороне императора.

Противостояние, зародившееся во время описанного выше пира, спустя несколько десятилетий привело к изгнанию из Флоренции всех белых гвельфов, в числе которых был и великий Данте Алигьери, отец итальянского литературного языка.

Оскорбление чести и достоинства в Средние века являлось в буквальном смысле слова смертельно опасным делом, и представитель любого социального слоя был готов немедленно обнажить оружие, если была задета его честь. То есть совет, включенный в состав «Двустиший Катона» (Disticha Catonis), использовавшихся в Средние века не только для изучения латыни, но также и в качестве пособия по воспитанию мальчиков, был полностью обоснован: «Когда твои товарищи обижают тебя, сын мой, позаботься о том, чтобы твоя вспышка гнева не привела к последствиям, о которых ты впоследствии пожалеешь». Применение физической силы также определяло позицию в обществе: если тебе было что терять, ты должен был уметь оборонять свое имущество. В эпоху феодализма человек, который не мог защитить то, чем владеет, в итоге не способен был владеть ничем.

Жестокое обращение со всеми, кто стоял на общественной лестнице ниже тебя, было само собой разумеющимся, как становится ясно из поучений, которые король англосаксов Альфред Великий давал своему сыну: «Говори разумно, чтобы люди любили тебя. Если же встретишь на улице пьяного, позволь ему пройти и сохрани дружелюбие. Ты поступишь мудро, избежав столкновения с сумасшедшим, который оскорбляет тебя, ведь избить его ты можешь и позже». В средневековых городах любому, кто принадлежал к рыцарскому сословию, официально дозволялось бить и хлестать кнутом не только безумцев, но также крестьян и рабов.

Сражения, драки и охота были в ту пору частью повседневности, и насилие, в особенности для дворян, стало одним из способов получать от жизни удовольствие. Когда в XIII в. католическая церковь предприняла закончившийся победой кровавый Крестовый поход против французских катаров, один из его участников заявил, что с радостью созерцает костры, на которых горят эти еретики. Людям в те времена было абсолютно чуждо сострадание, поскольку вследствие жесткого деления по социальному и религиозному признаку у них не было ни малейшей причины почувствовать себя на месте другого. Все вели себя так, как того требовали социум и здравый смысл; даже если по отношению к страждущим и ощущали жалость, ей не давали воли, поскольку страх будущего довлел надо всеми.

«Жизнь в мире мне не дорога:
Не любо есть мне, пить и спать.
Люблю я крикам “На врага!”
И ржанию коней внимать
Пред схваткой боевой;
Мне любы крики “Помоги!”,
Когда сшибаются враги
И бьются меж собою,
И средь поломанных древков
Мне любо видеть мертвецов»[9]

 –