Только после Вас. Всемирная история хороших манер

А раз я уже заговорил о смехе, то должен тебя особенно против него предостеречь: мне очень бы хотелось, чтобы люди часто видели на твоем лице улыбку, но никогда не слышали, как ты смеешься. Частый и громкий смех свидетельствует об отсутствии ума и о дурном воспитании; этим способом низменная толпа выражает свои глупые радости по поводу каких-нибудь глупых происшествий; на ее языке это означает веселиться. У меня нет никакой склонности ни к меланхолии, ни к цинизму; я так же хочу и могу веселиться, как и всякий другой, но я уверен, что с той поры, когда я стал жить в полном разуме, никто никогда не слышал, как я смеюсь.

Филип Честерфилд. Письма к сыну[8]

В Англии королевские особы, принадлежавшие к средневековой, падкой до смеха культуре, всеми силами старались воспрепятствовать проникновению в общество пуританских норм морали. Высочайшим указом даже велено было увеличить количество народных зрелищ и увеселений: людям предписывалось веселиться под страхом наказания. На пуритан, однако, эти угрозы не действовали, и пуританство оставило неизгладимый след на образе жизни населения Северной Европы. Увеселения, к которым причисляли также и занятия спортом, вызывали подозрения: это считалось удовольствием, которое пробуждает честолюбивые и грубые инстинкты. А инстинктивное поведение, по мнению пуритан, являлось злейшим врагом аскезы, неважно, проявлялось ли оно в спортивных состязаниях или в походах в кабак.

В пособиях по этикету также стали появляться советы, с помощью которых пытались искоренить ненужное веселье, и в особенности злорадство. Так, например, Антуан де Куртен писал в 1671 г.: «Человек, который смеется над тем, кого наказывают или оскорбляют, проявляет злую натуру».

Как становится понятно из вышеприведенной цитаты, в конце XVII в. «зона комичности» существенно сузилась по сравнению с тем, что было ранее. Уже не все вещи дозволялось высмеивать, и только аморальные или падшие люди могли позволить себе смеяться над теми, кого жизнь и без того обделила.

И тем не менее даже в XVIII столетии поведенческие нормы не смогли полностью выкорчевать в Европе безрассудство. Так, в России во времена Петра Первого любимой забавой при дворе по-прежнему оставались насмешки над карликами, умалишенными и калеками. Во Франции, в свою очередь, забавлялись, мучая животных. Когда в 1730 г. французские рабочие убили кошку, принадлежавшую супруге некоего торговца, это пробудило в обществе такое веселье, что в итоге всех кошек в окрестностях переловили и торжественно «приговорили» к смерти, после чего повесили. Подобный геноцид вряд ли пробудит в современном читателе какие-либо иные чувства, кроме отвращения. Возникает вопрос: почему в XVIII столетии это казалось людям смешным? В ту пору кошки были домашними любимцами исключительно у представителей буржуазии, поэтому вполне естественно, что пролетариат их не особо жаловал. Свою роль сыграла также и старая традиция, согласно которой кошки в Средние века являлись объектом жестоких забав черни: на карнавалах их принято было сжигать живьем. Пытки животных были одним из самых популярных зрелищ: к примеру, в эпоху Реформации в Англии существовал обряд, во время которого кошку сперва брили налысо, потом одевали в наряд папы римского, после чего отправляли несчастное животное на виселицу.

Получается, что раньше принято было смеяться над теми, на чьем месте невозможно было представить самого себя: то есть над животными, над людьми, которые по каким-то причинам выделялись из общей массы, над представителями иных социальных классов и религиозных групп. Так, например, во время Великой французской революции считалось уместным смеяться над приговоренными к смерти аристократами. В Великобритании в XVII–XVIII вв. устраивались ярмарки, на которых публике за деньги показывали великанов и карликов. Рекламные тексты были более чем выразительными: одного карлика расписывали публике как «диковинку, радующую взгляд». В XIX столетии на английских ярмарках также демонстрировали африканцев, которых зазывалы называли «черными каннибалами»: те на потеху публике ели сырое мясо и танцевали воинственные танцы. За насмешками в адрес подобных людей стояла цивилизационная пропасть, которая, как тогда подразумевалось, существовала между европейской и африканской культурами.