Только после Вас. Всемирная история хороших манер

Над крестьянами издевались также в песнях и шуточных молитвах, которые порой были очень жестокими: «Всемогущий Господь, породивший вражду между церковниками и батраками, дай нам хлеб наш руками крестьян, дай нам наслаждаться их женами и дочерями и радоваться их страданиям». В шутках зачастую отсутствовал юмор, а его заменяли лишь грубое бесстыдство, обман, оскорбления и непристойности, которые, как пишет культуролог Якоб Буркхард, в своей жестокости и злобе превосходили всё. Участники карнавала обычно носили маски, что позволяло им чувствовать себя безнаказанными. Скрыв лицо, легко оскорблять прохожих и распространять гадкие слухи и клевету.

Людей, которых в обществе не любили, подвергали унижениям, оскорблениям и осмеянию. Позорное наказание всегда было публичным, и зачастую в травле жертвы участвовали все члены сообщества. Так называемое шаривари (от фр. charivari – «кошачий концерт») известно во всех странах Южной и Центральной Европы. Причины тут практически всегда без исключения крылись в личной жизни наказуемого. Шаривари часто подвергали прелюбодеев и подкаблучников. Если, например, мужчина позволял женщине себя ударить, его сажали задом наперед на осла, вручив в качестве руля хвост животного, и в таком виде провозили по улицам на потеху толпе под аккомпанемент «кошачьего концерта» – звон и грохот металлической посуды и прочих немелодичных инструментов. Порой даже суд мог наложить на человека подобное позорное наказание. Еще в XVIII в. в Лангедоке обычным способом публичного осмеяния было обвалять провинившегося в меду и перьях.

Отдельные насмешки были уготованы и представителям различных национальных меньшинств: так, в Древнем Риме во время карнавалов евреев принуждали проходить по улицам столицы, пока горожане швыряли в них грязью для пущего веселья. Подчас даже публичная казнь обретала некие карнавальные черты: так, жители города Монса в XV в. выкупили из тюрьмы главаря разбойников, чтобы, к своему удовольствию, четвертовать его, привязав к лошадям. Это случай, по свидетельству очевидцев, вызвал среди городского простонародья «такой восторг, словно из мертвых пробудился новый святой». В свою очередь, жители города Брюгге никак не могли насытиться зрелищем пыток, которым подвергли служащих магистрата, обвиненных в казнокрадстве. Публика нарочно задерживала казнь, о которой молили несчастные жертвы пыток, чтобы подольше насладиться их мучениями.

Квинтэссенцией насмешек над страданиями других стала традиция придворного шутовства. Шуты обычно были карликами, калеками или же выделялись каким-либо иным способом. Так, монах фра Мариано, придворный шут главы Флорентийской республики Лоренцо де Медичи, в равной степени славился своим насмешливым характером и непомерным аппетитом. Он гонялся за курицами по обеденным столам, а поймав птиц, сворачивал несчастным шеи и окроплял себя их кровью. Он также затевал в обеденном зале сражения с другими шутами, а оружием им служили столовые приборы.

Сумасшедшие шуты особенно ценились: безумец мог без страха говорить что угодно – какой с него спрос! Слабых разумом во все времена высмеивали и унижали, однако их также всегда принимали. В Средние века к сумасшествию относились куда проще, чем сейчас: поскольку больниц для умалишенных не было, с ними можно было столкнуться повсюду. Часть шутов была образованными и умными людьми, а часть – настоящими безумцами. И если первые исполняли роли придворных увеселителей, то вторые обычно находились в услужении у богатых.

Несмотря на то что шуты были любимчиками правителей, свои границы дозволенного существовали и для них. Последнего шута, официально занимавшего эту должность при французском дворе, Людовик XIV прогнал за то, что он вел себя злобно и грубо. У шута была привычка сидеть за троном короля и задирать за ужином гостей, которые в конце концов, опасаясь оказаться объектом насмешек острого на язык карлика, стали бояться произнести хоть слово.

В XVII столетии буйство пошло на спад, отчасти в силу всеобщего распространения цивилизации, отчасти благодаря Реформации. В XVII в. душевнобольных начали запирать в соответствующих заведениях вместе с нищими, преступниками и бездельниками. Таким образом именно те социальные группы, которые служили основным объектом насмешек, были изолированы от общества.

Смех начали контролировать по причинам морального характера. Немецкие и английские пиетисты подчеркивали необходимость воздерживаться от мирских забав и веселья. Они осуждали увеселительные прогулки, игры, комедии и считали, что смеяться не следует.

Так, например, Филип Стэнхоуп, 4-й граф Честерфилд, известный как автор сборника «Письма к сыну» (Letters to His Son on the Art of Becoming a Man of the World and a Gentleman), содержащего обширный свод наставлений и рекомендаций в духе педагогических идей Джона Локка, в письме от 1748 г. подчеркивает, сколь важно воздерживаться от внешних признаков веселья. Против улыбки Честерфилд ничего не имел, однако он решительно запрещал сыну смеяться.