Только ты

Катя задумчиво посмотрела на нагревшийся у уха телефон. Какие там вещички – она давно все собрала, только медлила уходить. По большому счету идти ей было некуда. Дома было пусто, неуютно и холодно. Холодно не от затянувшегося дождя, а от того, что она, похоже, снова осталась одна… Она оглядела кабинет, куда по привычке забежала с этих самых курсов, на которые ее неизвестно зачем отправили прямо посреди охоты на этого маньяка. И теперь ей приходилось разрываться между лекциями и работой, от которой ее то ли случайно забыли освободить приказом, то ли так положено было – Катя не знала. Возможно – оно и к лучшему: быть занятой весь день с утра до вечера и ни о чем не думать…

Кабинет, который сегодня почти весь день стоял запертым, имел непривычный вид: ни тебе разбросанных бумаг, ни немытых чашек… Она на курсах, Бухин – в отпуске. Катя праздно уселась у стола и стала ждать звонка от мужа подруги. Сидеть просто так, без занятий, было тягостно, и она решила полить фиалки, которые за ту неделю, что Сашка находился в отпуске, стали выглядеть как сиротки. Никто им не уделял должного внимания: изумрудные листья покрылись пылью, и даже цветки не выглядели вызывающе-празднично, а как будто поникли. Но Кате почему-то не было жаль фиалок. Она равнодушно плеснула им воды из графина, зачем-то потрогала пальцем странный, весь покрытый густой щетинкой лист и вздохнула. Не нужно было маме привозить ей этих прихотливых красавиц. Поливать их она забывает, а устраивать цветам предписанный теплый душ здесь, в Управлении, просто смешно. С архивных дел, которые она вчера и позавчера десятками пересматривала в кабинете, летела такая густая пыль, что смешные волосатые листья стали выглядеть как меховые. Завтра вернется отозванный из отпуска Бухин, которому тоже будет не до фиалок, и они засядут за старые дела вдвоем. Насильники, убийцы, растлители, педофилы… кто из них? Который? Пересмотреть тонны бумаг, перечитать километры показаний, зачастую записанных таким неудобоваримым языком, что голова пухнет. Пересмотреть тысячи фототаблиц… убитые… задушенные… изнасилованные… расчлененные…

Она устала. Она опустошена – и морально, и физически. И при этом ее совершенно некому ободрить и пожалеть, и никто не ждет в пустом и почти таком же запылившемся, как и кабинет, доме…

Жизнерадостно зачирикал телефон, и она очнулась.

– Катерина, десятиминутная готовность! – приказал в трубке знакомый голос.

Она подхватила сумку, закрыла дверь и спустилась вниз.

– Кать, ты домой?

Как ни странно, она почти обрадовалась его появлению. Ну, или почти обрадовалась.

– А что?

– Могу проводить.

– Я не домой.

– Я думал – куда ты сбежала? Хотел после лекции с тобой почирикать, а тебя уже и след простыл! Так и думал, что ты на работу пошла. Устала?

– Устала… – неожиданно призналась она.

Они немного помолчали, приглядываясь друг к другу. На курсах Катя старалась приходить на минуту позже звонка и садиться подальше от Мищенко, в какой-нибудь недосягаемый для него закуток. Сегодня ей особенно повезло: она втиснулась между двумя огромными, как шкафы, оперативниками с «земли» и так просидела все четыре часа, а в сторону Мищенко даже головы не повернула – хотя украдкой доставала зеркальце, чтобы поправить волосы, и в нем наблюдала, как он крутится и ищет ее глазами… Но он все равно явился за ней сюда! Так имеет ли смысл прятаться от него? Катя развернулась и посмотрела на своего бывшего в упор. На Алексее сегодня был стильный костюм, выглаженная белая рубашка подчеркивала загорелую мощную шею с красиво посаженной головой.

«Если бы он не был таким дерьмом… – с тоской подумала Катя, – может быть, у нас с ним все и сложилось бы. Или все дело во мне самой? Что во мне не слава богу, отчего меня вот так подло бросают?..»

Додумывать грустную мысль ей не пришлось: лихо подкатил большой, вальяжный и сверкающий, как рояль, «Порше Кайенн» и трубно посигналил, разогнав придорожных воробьев и Катины черные мысли.

– Это за мной. Пока. Я поехала.