Только ты

Он смутился. Честно говоря, у него в жизни было столько женщин, что какая-то вполне могла пройти незамеченной. У той, которая сейчас сидела напротив, была яркая, запоминающаяся внешность, но… иногда, особенно после бурных корпоративных вечеринок, с ним бывали выпадения из реальности. Кроме того, женщины любят меняться: стричься, краситься, худеть или, наоборот, полнеть до полной неузнаваемости. Что ж, если у него уже была с ней мимолетная интрижка… как жаль. Что же он за человек такой?! Права, наверное, мать – он неразборчивая, бессердечная скотина. Он разбивает женские сердца, не замечая ничего вокруг… и не давая взамен ни капли даже такой простой радости, какую чувствовал сегодня от общения с ее ребенком! А в результате – она его узнала, а он – ничего не помнит…

Игорь боялся поднять глаза на мать Киры, чтобы она не выгнала его сразу и безоговорочно. И как можно было ее забыть?! Дурак, какой же он дурак… ведь даже имени ее он не может припомнить!..

Лысенко покосился в сторону сидящей напротив женщины и вздохнул. «Нет… не буду гадать. И так выгляжу идиотом». Проведя полтора часа у матери Киры в доме, он успел рассмотреть эту женщину во всех подробностях. Высокая, стройная брюнетка. Глаза очень темные, но не недобрые, как это бывает у многих брюнеток – недаром черные глаза в народе считают насылающими сглаз, – а искрящиеся, излучающие тепло. В их уголках уже наметились морщинки, впрочем, заметные лишь тогда, когда она улыбается… Наверное, она любит улыбаться: и хотя со своей дочерью при постороннем она хотела казаться строгой, однако он сразу ее раскусил – она не из тех, кто достает детей излишними нотациями. Как бы в ответ на его мысли хозяйка дома снова улыбнулась – и улыбка ей удивительно шла; хороши были даже ее первые морщинки, лучиками собирающиеся у глаз. Она была не слишком молода, но выглядела на удивление свежо. «Лет тридцати двух, – подумал он. – Наверное, мы когда-то невзначай пересеклись… и, может, ребенка у нее тогда еще не было?»

– А между тем мы с вами встречались, – иронически заметила женщина, видимо, читая его смятение, как раскрытую книгу. – Кофе пить будете? Или чай?

– Лучше чай.

– Сейчас заварю. Вы какой любите – черный или зеленый?

– Черный.

Обычно он был весьма разговорчив и даже, можно сказать, болтлив, но сегодня ему не хотелось пустого трепа. Так хорошо было просто наблюдать, как эта женщина ловко управляется с посудой. И еще – за тонкой стеной спала маленькая девочка, покою которой он не хотел мешать.

– Булочку хотите? – с неуловимой насмешкой в глазах и голосе спросила мать Киры, и он как будто почувствовал удар током. И тут его накрыло дежавю: он знал голос… знал эту женщину… и уже был… был здесь… нет, не здесь… Но он точно знал, что с ним это уже было!

Она наслаждалась его растерянностью не меньше минуты, а потом наконец сжалилась:

– Мы с вами ехали в одном трамвае. Когда-то очень давно.

И он вспомнил! Именно она предложила ему, голодному, булочку, которую он и съел. А она вышла так быстро, что он не успел ничего… ничего не успел! И слава богу!

– Я вас искал по этому маршруту еще целую неделю! – с жаром воскликнул он.

Она довольно засмеялась. Смех у нее был негромкий, музыкальный и очень волнующий.

– Я ездила к одной нашей старенькой корректорше, она болела. Везла передачу. А вообще я там и не бываю никогда.

– Но самое смешное – что вы живете в одном доме с моими родителями!

– А я здесь живу всего чуть больше трех месяцев. Тетка умерла и оставила мне эту квартиру.

– Я тоже наследство недавно получил, – зачем-то сообщил он. – От дяди. Вы не поверите что!

– Что? – тут же заинтересовалась она.

– Индюков. Ну, кроме всего прочего.

Она снова засмеялась:

– И что вы с ними делаете? Дрессируете?

– Пока выращиваю… а там видно будет.

– В квартире?

Теперь уже засмеялся он. У его собеседницы было чувство юмора.

– Нет. Они живут в таком… сарае? Хлеву? О, на ферме! Или в ферме? Черт, не знаю, как правильно. У меня нелады с грамматикой.

– Нелады с грамматикой обычно у врачей. А вы, наверное, биолог?

– Нет. Совсем не биолог, – признался он. – Даже рядом не сидел никогда. Я, как бы это выразиться поделикатнее… опер.

– Так вы в милиции работаете?

– Оно самое. Мне ужасно неудобно… но я так и не знаю, как вас зовут.

– Лиля.

– А меня – Игорь, – еще раз зачем-то представился он. – Вы в газете работаете? В смысле, журналист?

Сегодня иссякло не только его красноречие. Почему-то даже предложения он строил с трудом.

– Нет, я редактор. Работаю в издательстве. В основном детские книги.

– Пишете?

– Большей частью редактирую. Редко когда пишу. Только когда намечается завал. Моя должность называется выпускающий редактор.

– А моя – старший оперуполномоченный.

– Чаю наливать? С сахаром?

– Вообще я ужасный сладкоежка, – признался он.

– Кирюха тоже любит сладкое. Но ей много нельзя. А шоколада вообще пока нельзя. Она у вас конфеты не клянчила?

– Нет. Мы с ней сначала на качелях катались, потом по лестницам лазили, потом строили…