Только ты

Потом, когда лаваши наконец кончились, пришлось сварить Лешке кофе, который тот почему-то не спешил допивать. В конце концов она еле-еле его выставила. Он, наверное, решил, что, предложив кофе, она тем самым намекнула ему на что-то. Начал строить ей глазки, делать какие-то пошлые намеки… Она терпела-терпела, а потом взяла и просто выпроводила его. Заявила, что устала, а ему пора и честь знать. Ка-ак он удивился! Даже стал морочить ей голову, что, дескать, поздно уже, ехать далеко, метро закрыто, и он, как джентльмен, готов переночевать на диване в гостиной. Ну уж дудки! Она тут же вызвала ему такси и даже предложила оплатить машину, если вдруг он последний полтинник потратил на цветы и мороженое!

После того как он уехал, тщательно скрыв свое разочарование и попытавшись на прощанье поцеловать ее в щечку, она еще долго не могла угомониться. Даже выходила во двор под предлогом покурить. Как будто теперь, когда осталась одна, не могла курить у себя в квартире где угодно! Но Тима, разумеется, в этой треклятой беседке уже не было. И нигде не было. Он исчез, как будто просто привиделся ей. Как будто был фантомом, призраком, духом, вызванным к жизни ее горячим желанием увидеть его еще раз, вдохнуть его запах, прижаться к его вечно шершавой щеке, на которой щетина отрастает уже через два часа… Она даже прошлась до арки и выглянула на улицу. Везде – и во дворе, и на ночной улице – было темно и пустынно. И даже фонари уже не горели. Одна она стояла, привалившись к холодной кирпичной стене плечом, курила и плакала. Теперь, когда ее никто не видел, можно было дать себе волю. Тим сидел здесь, на этом самом месте, и ждал ее… а она продефилировала перед ним с цветами и в жемчугах с этим… этим… даже слов подобрать невозможно!

Словом, в том, что ночью она не спала, не было ничего удивительного. Сначала она как следует наревелась, потом, как учил Лысенко, понимающий толк во врачевании расстроенных нервов, залпом выпила полстакана коньяка. Однако коньяк ее не забрал, или же доза была несоответствующей горю, поэтому следующие полстакана она употребила под пачку сигарет. А потом вдруг обнаружила, что уже утро и пора идти на работу. Любимый твидовый костюм вкупе с каблуками и ожерельем отправился в изгнание, Катя влезла в старенькие вытертые джинсы, к которым отлично подошел такой же старый черный свитер. Свитер был растянутый и местами не черный, а линяло-серый, но ей сегодня было все равно.

Придя на работу и стараясь не дышать на сотрудников, несмотря на то, что за щеку было предусмотрительно сунуто мятое драже, она умудрилась начать день с того, что поругалась. И с кем – с Бухиным! За пять лет работы вместе они не то что не ссорились, но даже голос друг на друга не повышали. А сегодня она на него наорала! И из-за чего, спрашивается? Просто так – на голом месте! Сашка обиделся и ушел куда-то. Вместо него в кабинет приперся Лысенко и стал морочить ей голову. Под горячую руку она и на него оторвалась. Он пожал плечами, но никуда уходить не стал, принюхался своим острым носом и спросил, что случилось. Вот тут она ему все и выложила. И про девку, с которой Тим целовался в запертой комнатенке, когда она не вовремя приехала с никому не нужным зонтом, и про его вещи, которые она все до единой собрала, сложила в сумки и вручила Игорю же. А он даже не спросил, чье это и зачем! Только про Лешку не стала говорить: это было совершенно лишнее. Игорь и сам не слепой… да и все не слепые. Мищенко так нарочито и назойливо ее преследует, что уже все Управление уверено, что они не только на курсах вместе сидят, но и спят в одной постели… Тут Катя вспомнила, что вчера сама пригласила его к себе домой, и прикусила язык. Потому что жаловаться теперь могла только на себя. А Тим, наверное, больше никогда не придет… и не позвонит… и даже не вспомнит больше о ее существовании. Потому что вчерашнее, наверное, было жирной точкой в их отношениях.

– Так, может, тебе с ним помириться? – спросил майор, уютно рассевшись на бухинском месте и наливая себе кофе в бухинскую же чашку. – Кстати, ты б кофейных зерен пожевала, что ли… за версту слышно.

– Как, Игорь? – горько спросила она, напрочь проигнорировав намеки друга о коньячном перегаре. – И потом: я же была вообще ни в чем не виновата?! С чего я пойду мириться первой?

Сказав это, Катя тут же почувствовала себя не только пьяницей, но и непорядочной лгуньей. После вчерашнего появления в парадном костюме, с цветами и под ручку с Лешкой в глазах Тима она явно уже не была такой невинной, как раньше, когда Лешка прислал ей тот проклятый букет, с которого и начались все последующие неприятности. Но что толку в том, что она ощущает сама! Это никому ничего не доказывало: ощущения к делу не приложишь, а факты сейчас свидетельствовали против нее. Они с Тимом вчера могли объясниться или даже помириться – но ничего этого так и не успели… и опять же из-за Лешки! Он был неким злым гением, приставленным к ней непонятно за какие грехи…