Только всем миром

Исаев, на правах хозяина кабинета, вызывал из приемной одного таксиста за другим. Всего их было шесть, включая Соловьева. Подумать лишь: шесть очевидцев — пусть не самого преступления (такое вообще едва ли возможно было бы в данном случае), пусть очевидцы только аварии, последовавшей, видимо, вскоре после убийства, но и это «только» поистине дорогого стоило: шесть человек, которые видели подозреваемого в убийстве, разговаривали с ним, и не мимолетно видели, а на протяжении, по крайней мере, четверти часа. Право, Чекалину трудно было припомнить другой такой случай, когда везло бы так неправдоподобно. Удивительно было даже вспомнить сейчас, как ярился он какой-нибудь час назад на гаишника Силкова, видевшего Блондина, но умудрившегося ничего не разглядеть. А тут — нежданно-негаданно — вон сколько свидетелей разом!

У юристов в ходу присловье: «Лжет, как свидетель». Чекалину всегда претила эта лихая формула, хотя в основе ее лежала вроде бы и верная посылка. Да, действительно: каждый видит по-своему. Можно даже прибавить: каждый и помнит по-своему. Ну и что с того? Разве это вранье? Не вернее ли здесь говорить об ограниченности человеческого восприятия? Или — еще точнее — об особенности, индивидуальности восприятия? Тут все дело в том (уж это-то истина несомненна), что один человек, как бы ни старался, едва ли в состоянии верно воссоздать всю картину происходившего на его глазах. Но если несколько очевидцев свидетельствуют об одном и том же — тут уже появляется реальная возможность приблизиться к истинной картине.

Строго говоря, таксисты рассказывали все же не об одном и том же. Они не одновременно съехались к месту, где столкнулись машины, — откуда быть совершен

но схожим показаниям? Но это, пожалуй, и хорошо было — довольно четко прослеживалось развитие событий... Официальный протокол допроса вел, разумеется, Еланцев, — такова уж следовательская планида. Чекалин же в это время делал для памяти пометки у себя в блокноте, отмечая, главным образом, новые подробности...

—      ...Можно сказать, на моих глазах все и случилось! Иду на своей «лайбе» встречным курсом. Вдруг слышу: на другой стороне — бах-тарарах! Ну, понятное дело, прижимаюсь к тротуару, по тормозам — к ним бегу через дорогу. Век такого чуда не видел! «47—47» следом ведь за Соловьевым шла, следом. Ну ладно бы в бампер ему врезалась, в багажник — обычное дело. Но чтобы левую переднюю дверцу достать... Специально если стараться — и то не получится. А у этого — у Блондина, значит, — очень даже хорошо вышло! Когда я подбежал, оба рядом уже стоят — Соловьев и Блондин. Понятное дело, разговаривают крупно.

—      Я вас попрошу, свидетель Зуйков, пожалуйста, поподробнее, — попросил Еланцев. — Кто говорил, что говорил.

—      Ну что в таких случаях говорят! Соловьев криком кричит: ослеп, что ли, или зенки залил? А тот, Блондин, молчит. Стоит белый как мел — и молчит. Мне даже немного жалко его стало. Эх ты, говорю ему, небось первый день выехал? Кивает головой: первый, мол, точно. Мне понравилось тогда, как он ведет себя. Культурно. Другой бы кто — хоть и виноват, а все равно орал бы, что не он правила нарушил...

—      Внешность Блондина. Может, что-нибудь особенное бросилось в глаза?

—      Нет.

—      Опознать сумеете?

—      Это — да! Хоть днем, хоть ночью!

—      Поздний час ведь был.

—      Вы что — вокзальную площадь не знаете? Светло, как днем. Крептоновые, что ли, лампы...

—      ...У нас, таксистов, так: у кого что случится — все равно как собственная твоя беда. Без разницы. Потому и остановился. Да разве я только? Ни один не

проскочил, кто там был. Так? Братство, как, доложу вам, на фронте.

—      Об аварийщике, свидетель Путко, что скажете?

—      Подлец он распоследний — вот что я скажу!

—      Пожалуйста, опишите его. Рост, внешность, одежда.

—      Моего роста. 180 сантиметров, чуть больше, чуть меньше. Волосы белые. И сам — белолицый. Худой. Нет, худощавый, так правильней. На подбородке ямочка.

—      Красивый?

—      Шут их, нынешних, знает. Не понимаю ни шиша в ихней красоте — что у хлопцев, что у девчат. По мне, так мозгляк он, сморчок — больше никто.

—      Расскажите, Путко, что вы увидели на месте аварии?

—      Ну что! Аварию, значит, и увидел. Перво-наперво удивился: как это догоняючи можно в бок врезаться? Спрашиваю у артиста этого: ты что — с нового набора? Да, кивает головой, с нового.

—      Простите, Путко, я хочу уточнить. Вы уверены, что именно вы спросили у него насчет того, не новенький ли он, а не кто-нибудь другой? Водитель Зуйков, например.

—      Нет, Зуйкова я вообще не видел там. Но может, просто не заметил. А спросил я — тут вы не сомневайтесь, товарищи.

—      И еще. Он кивком подтвердил, что с нового набора? Или — сказал это?

—      Одну минутку... Ага, так. И кивнул, и сказал. То и другое, значит.

—      Голос. Не привлек ли он чем-нибудь вашего внимания?

—      Нет, не усек. Да и то: одно только слово, считай, он и сказал...