Только всем миром

— Дальше, значит, было так. Хотел выйти из машины. Нет, не тут-то было. Заклинило дверь! Мою, водительскую. Вылез через правую дверь. Выскакиваю! Вижу: наша же таксопарковая машина — «47–47», чуть впереди. Водитель ее рядом стоит. Я к нему: ты что, ёксель-моксель, слеподырый? Или с пьяных глаз? Надо же — прямехонько своей правой фарой мне в дверь саданул!

— А он что? — спросил Еланцев.

— Молчит, чего! Что в его положении скажешь? Тут набежали ребята-таксисты. Слышу, кто-то спрашивает его: ты что, с нового набора? Ага, говорит, с нового. Я ему: давай права. Сейчас, отвечает. И в свою машину. Выносит права, я их в карман себе (техталон вернул, конечно, на кой он мне!), сунул права в карман, вот в этот, нагрудный, и соображаю, что дальше делать. Ясное дело, с линии надо сходить: аварийная машина. Через дверь пассажира влез назад в машину, завел, все вроде в порядке. Включаю первую передачу, а она не включается. Повело, значит, сцепление от удара. Ну, попросил Арсеньева, бывший напарник мой, — он тоже тут был — отбуксировал меня в парк.

— Опишите, пожалуйста, человека, который, как вы считаете, был за рулем машины «47–47».

— Высокий парень. Лет двадцати. Красивый, я бы сказал. Не худой, не толстый — все в меру. Волосы? Светлые. Нет, без головного убора он был, точно. Темная куртка. Наверно, нейлоновая. Шарф? Не заметил. Что меня удивило — в правой руке снятые перчатки. Я еще подумал: во пижон, водить не умеет, а туда же, перчатки.

— Если встретите его — узнаете?

— Еще бы. На всю жизнь запомнил!

— В права, которые он отдал вам, не заглянули?

— Нет. Вроде ни к чему показалось.

— Может, случайно, фамилию спросили, имя?

— Нет. Если бы я сомневался — тогда б…

— Не показалось ли вам что-нибудь в его поведении странным, подозрительным?

— Н-нет.

— Был он спокоен, взволнован? Суетился, заискивал? Что говорил?

— Все больше молчал. Только то и сказал, что — новенький. И права молча мне отдал, не пререкался.

— Это вас не удивило: что без пререканий? Вроде так и надо.

— Нет, не удивило. А что? Я бы тоже слова поперек не сказал. Виноват — на права, получай. Такой порядок, чего ж на рожон лезть?

— Какой порядок? — поинтересовался Чекалин; в общем-то ничего худого он не имел в виду, единственно был движим искренним желанием уточнить непонятное. Но этот такой простой, к тому же и сугубо попутный вопрос отчего-то угнетающе вдруг подействовал на Соловьева.

— Вопрос понял, — хмуро откликнулся он.

И, наперекор логике (понял вопрос — так отвечай, чего ж проще?), сразу замкнулся, от недавней бойкой словоохотливости- ни следа. Чекалин уже и пожалел, что так некстати нарушил плавное течение допроса. Тем более что и секундной этой паузы было достаточно, чтобы догадаться, чем вызвано замешательство. Сам того не желая, своим опрометчиво вырвавшимся замечанием Соловьев невольно выдал тот прочно установившийся в таксопарке скверный порядок, при котором водители такси в случае дорожно-транспортного происшествия стараются всеми правдами и неправдами обходиться без ГАИ. Второй раз уж нынче Чекалин сталкивается с этой проблемой…

— Вопрос понял! — как бы перешагнув незримый порог, решительно повторил теперь Соловьев. — В суматохе я как-то забыл про ГАИ. Так что тут, конечно, я виноват…

Ну еще бы не виноват, усмехнулся в душе Чекалин. Разве мог «отличник соревнования» Соловьев (не для такого ли, кстати, случая и аттестовал себя так Соловьев давеча?) бросить тень на свою «фирму» — лучше уж собою на минутку пожертвовать. Однако заострять на этом вопрос Чекалин сейчас не стал.

— Я так понял из вашего рассказа, — вновь взял допрос в свои руки Еланцев, — что водительские права он вынес вам из машины. Где они там находились, не заметили?

— Понятие не имею. Как-то не задумался даже. Да, вы спрашивали, я тогда не ответил, отвлекся. Он спокойно вел себя, очень спокойно. Не суетился, не лебезил. Я бы даже сказал — с достоинством вел себя.

— Вы, вероятно, знаете уже, — сказал Еланцев, — что Щербанев, водитель такси «47–47», убит.

— Да. Иначе зачем бы мне здесь быть?

— Скажите, вам не приходило в голову, что этот парень, блондин, возможно, убийца Щербанева?

— Конечно, приходило.

— Моя мысль вот какая, — сказал Еланцев. — В момент аварии вы еще не знали, что совершено убийство.

— Понятия не имел.

— Но теперь, спустя время, уже зная, кем, быть может, является Блондин, — можете ли вы и теперь утверждать, что в его поведении не было ничего подозрительного, странного, что могло бы привлечь к себе внимание? Подумайте, не спешите с ответом. Это очень важно.

Соловьев думал довольно долго, со всей добросовестностью, на какую, видимо, был способен. Тем убедительнее прозвучал его ответ:

— Нет, он вел себя совершенно естественно. Он, парень этот, сделал одну вещь. Если б не это, я, может, чего и заподозрил бы. Понимаете, он не только права мне отдал — еще водку, две бутылки.

— Ну? — явно не понял его мысль Еланцев.