Толкование на Деяния святых апостолов и на Соборные послания святых апостолов Иакова, Петра, Иоанна, Иуды

Что видели своими очами… и что осязали руки наши. Кто прежде слышал об этом из начального учения, тот переходит к видению Его не телесно, но разумно, и не телесными глазами, но мысленными. Речь идет о Слове Жизни, сказавшем: Я… есмь жизнь (Ин. 14, 6). Может быть, сказано так и о Слове, сущем в начале, потому что мы слышали от закона и пророков, что Он придет. Когда Слово пришло явно, с плотию, мы видели Его и осязали. Ибо Бога, как Он есть Сам в Себе, не видел никто никогда (Ин. 1, 18). И мы присоединились к Явившемуся не легкомысленно, но, как уже сказано, после осязания, то есть после изыскания в законе и пророках мы поверили явившемуся во плоти Слову. Мы увидели и осязали не то, чем Оно было, ибо род Его кто изъяснит? (Ис. 53, 8), но то, чем Оно стало, осязали и умственным прикосновением, и вместе – чувственным, как, например, Фома сделал по воскресении. Ибо Он был Один и неразделен, Один и Тот же – зримый и невидимый, объемлемый и необъятный, неприкосновенный и осязаемый, вещающий как человек и чудотворящий как Бог. Так говорим мы о Слове по причине теснейшего единения Бога с плотию. <…>

Все это, говорит апостол, мы возвещаем вам, чтобы показать, что спасение наше не в словах, но в делах, и чтобы сделать нас внимательнейшими, дабы мы, находя предлагаемое удобно, не рассеялись.

Сверх сего богослов хотел неясностью речи прикрыть то, что выше нечистого слуха и чем небезопасно огласить его, ибо давать святыню псам и бросать жемчуг перед свиньями несогласно со здравым смыслом (см. Мф. 7, 6).

3—4. О том, что мы видели и слышали, возвещаем вам, чтобы и вы имели общение с нами: а наше общение – с Отцем и Сыном Его, Иисусом Христом. И сие пишем вам, чтобы радость ваша была совершенна.

Что же именно? То, что Жизнь, будучи вечной, явилась нам и мы были очевидцами Ее и до креста и после воскресения. Ибо Один и Тот же и пригвожден был плотию ко кресту, и воскрес той же плотию. А какая вам, говорит, польза от того, что мы возвещаем вам это? Та, что как через слово мы принимаем вас в общники виденного и слышанного нами, так мы имеем вас общипками и Отца, и Сына Его Иисуса Христа, а получив это, мы, как прилепившиеся к Богу, можем исполниться радостью.

Ибо когда мы в общении с вами, то испытываем величайшую приятность, подобную той, какую радующийся сеятель доставляет жнецам при раздаче платы, когда и они радуются тому, что их трудами наслаждаются другие.

5—8. И вот благовестив, которое мы слышали от Него и возвещаем вам: Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы. Если мы говорим, что имеем общение с Ним, а ходим во тьме, то мы лжем и не поступаем по истине. Если же ходим во свете, подобно как Он во свете, то имеем общение друг с другом, и Кровь Иисуса Христа, Сына Его, очищает нас от всякого греха. Если говорим, что не имеем греха, – обманываем самих себя, и истины нет в нас.

Апостол опять возвращается к прежней речи и объясняет, какое он слышал благовестив: Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы. От кого слышал он это? От Самого Христа, Который говорил: Я свет миру (Ин. 8, 12) и еще: Я свет пришел в мир (Ин. 12, 46). Итак, Он есть свет, и тьмы в Нем нет, но свет духовный, привлекающий очи души к зрению Его, а от всего вещественного отвращающий и возбуждающий стремление к Нему одному с самой сильной любовью. Под тьмою разумеет или незнание, или грех; ибо в Боге нет ни незнания, ни греха, потому что незнание и грех имеют место в веществе и в нашем расположении. Здесь во тьме означает наше незнание о Боге, по причине Его непостижимости, а это незнание есть наше, а не Божие. Ибо иному придается нечто такое, чего нет в нем, не для него самого, но для кого-нибудь из имеющих отношение к нему. А что апостол называет тьмою грех, видно из евангельского изречения его: И свет во тьме светит, и тьма не объяла его (Ин. 1, 5), – где тьмою он называет нашу греховную природу, которая по своей склонности к падению уступает завистнику нашему – диаволу, увлекающему ко греху. Итак, свет, соединившийся с нашим существом, весьма удобоуловимым, стал совершенно неуловим для искусителя.