Все звали его Биллом. Буллит принадлежал к филадельфийской семье из тех, которые в Америке называют аристократическими: его предки по отцу были французскими гугенотами, по матери – польскими евреями, но и те и другие были среди ранних поселенцев на Восточном берегу. После учебы в Йеле и Гарварде он стал военным корреспондентом, путешествовал по Европе и с 1917 года работал в Госдепартаменте. Биография этого необычного и типического американца связана с Россией, которую он впервые посетил накануне Первой мировой войны. После войны Буллит участвовал в Парижской конференции, которая определила будущее устройство Европы, и был направлен президентом Вильсоном в Россию в качестве главы полуофициальной миссии. То, что Буллит услышал в Кремле весной 1919-го, показалось ему не менее важным, чем то, что происходило в Версале. Ленин предложил отказаться от контроля над шестнадцатью принадлежавшими Российской империи территориями: не только от Польши, Финляндии и балтийских владений, половины Украины и Западной Белоруссии, но и от Кавказа и Крыма, от Урала и всей Сибири, от Архангельска и Мурманска. «Ленин предлагал ограничить коммунистическое правление Москвой и небольшой прилегавшей к ней территорией плюс город, известный теперь как Ленинград»[522]
. Взамен Ленин просил допуска к парижским переговорам и признания нового правительства России ее бывшими союзниками.По наблюдениям Буллита, Ленина обожествляли в России так, «как Христа в христианской церкви»[523]
; отметим эту манеру объяснять политические процессы религиозными тропами. Русский лидер был доброжелателен, называл Буллита своим другом, и тот тоже был в восторге от Ленина: «подумать только, если бы я имел такого отца, как он!»[524]. Воодушевление молодого дипломата легко понять: он вез своему президенту предложения, превосходившие все, о чем будут мечтать коллеги и соотечественники в течение нескольких поколений. В совместном анализе этой ситуации, написанном в 1932 году, Фрейд и Буллит утверждали:Будучи коммунистом, Ленин, естественно, рассчитывал расширить область своего правления, как только он сможет безопасно это сделать, невзирая ни на какие обещания. ‹…› Однако, сокращая коммунистическое государство до площади, немного больше той, что была у ‹…› Ивана Грозного, Ленин предлагал Западу уникальную возможность предотвратить насильственное завоевание коммунистами прилегающих областей[525]
.По возвращении в Париж Буллит представил Вильсону предложения большевиков, но тот отказался их рассматривать. Реакция Буллита была предельно резкой: он немедленно подал в отставку, написав Вильсону яростное письмо. Длинный список адресованных Вильсону обвинений начинался с того, что «Россия, которая для нас обоих была лакмусовой бумагой доброй воли, даже не была понята»[526]
. Буллит считал, что условия Версальского мира несправедливы, Германия подвергается ненужному унижению, Лига наций будет беспомощна в предотвращении будущей войны. И, как мы знаем, он был прав.Буллит гадал о причинах этого решения президента. «Мы и сегодня не знаем, сколь колоссальны могут быть его последствия», – писал он в примечательном соавторстве с Фрейдом больше десяти лет спустя. Самым простым объяснением свернутого конца Версальских переговоров было пошатнувшееся здоровье Вильсона. Историки полагают, что именно в это время с ним случился первый инсульт. Буллит, друживший с личным врачом президента, так не считал. «Может оказаться, что отказ Вильсона перегружать свое „одноколейное мышление“ Россией в конечном счете окажется самым важным решением, которое он принял в Париже»[527]
. В Париже была закончена мировая война и образована Лига наций. Но согласие Вильсона локализовать большевизм в пределах Московии и вовлечь правительство Ленина – Троцкого в общеевропейский процесс изменило бы мир в большей степени, чем это смогла сделать Лига наций. «Редко в человеческой истории будущий ход мировых событий зависел от одного человека так, как он зависел в то время от Вильсона»[528]. Проект «психологического исследования», осуществленного Фрейдом и Буллитом, был нацелен на объяснение политических иллюзий и ошибок Вильсона. Его политика в отношении России, считали соавторы, была главной из этих роковых ошибок.