Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах

Булгаков находился под непрерывной и страшной угрозой, справиться с которой было выше человеческих сил. «Что, мы вам очень надоели?» – спросил его Сталин во время знаменитого телефонного разговора[567]. «Поверьте моему вкусу: он вел разговор сильно, ясно, государственно и элегантно», – писал Булгаков другу. Со Сталиным он делился тем, что «с конца 1930 года страдает тяжелой формой нейрастении с припадками страха и предсердечной тоски»[568]. Помочь, писал Булгаков, может только поездка вместе с женой за границу. Получив отказ, он лечился гипнозом у доктора С. М. Берга. Лечение помогло с первого же сеанса. Началось оно, судя по дневнику Е. С. Булгаковой, 21 ноября 1934 года[569]. Доктор внушал, что завтра пациент сможет пойти в гости один. Действительно, назавтра писатель вышел один, чего не было уже полгода. Прошло два месяца, и увлеченный Булгаков начинает сам лечить гипнозом. Пациентом был художник В. В. Дмитриев, страдавший от «мрачных мыслей». После первого внушения Дмитриев позвонил «в диком восторге», просил еще: «мрачные мысли, говорит, его покинули, он себя не узнает»[570]. В феврале 1935 года Берг провел Булгакову еще три сеанса. Один из них был, по переданным Еленой Сергеевной словам пациента, «замечательно хорош»; после другого Берги и Булгаковы ужинали вместе. «Уходя, Берг сказал, что он счастлив, что ему удалось вылечить именно М. А.». Потом доктор Берг заболел сам. Извиняясь, что не может прийти на очередной сеанс, он продолжал с интонациями, характерными для его профессии: «Бесконечно рад тому, что вы вполне здоровы; иначе и быть, впрочем, не могло – у вас такие фонды, такие данные для абсолютного и прочного здоровья!»[571]. Увы, этот диагноз не мог быть более ложным.

Инфантильная позиция пациента-гипнотика, зависимого от чужой воли и способного без рассуждений ожидать магической помощи со стороны, в творчестве Булгакова принимала формы блестящей и иронической фантазии. «Культурные люди стали на точку зрения следствия: работала шайка гипнотизеров и чревовещателей, великолепно владеющая своим искусством» – так заканчивается «Мастер и Маргарита». Но читатель, конечно, не верит следствию. Читатель верит автору: чудесное вмешательство не только возможно, но и является единственным выходом из абсурдной советской ситуации. В пьесах и романе Булгакова, написанных в 1930‐е годы, всерьез, с надеждой и верой запечатлен образ всесильного помощника, обладающего светской властью или магической силой, которые тот охотно, без просьб использует для спасения больного и нищего художника. В начале и в конце десятилетия Булгаков обращал подобные ожидания к Сталину. В середине 1930‐х годов его надежды адресовались американскому послу в Москве.

Вот краткая история их отношений. В декабре 1933 года Елена Булгакова отмечает в дневнике официальное сообщение о прибытии в Москву «нового американского Посла»[572]. Скорее всего, супругов интересовал гонорар за постановку «Дней Турбиных» в Америке. И действительно, Буллит сразу пришел на спектакль, через некоторое время официально запросил рукопись пьесы и долго держал ее на своем рабочем столе. В марте 1934 года «Дни Турбиных» были поставлены в Йеле, родном университете Буллита. Чарльз Тейер вспоминал, что его первое знакомство с Буллитом, только что прибывшим в Москву в качестве посла, началось тоже с «Турбиных». Тейер начал учить русский язык и, оказавшись в Москве, искал работы в новом посольстве. Посол жил тогда в «Метрополе», Тейер с трудом пробился к нему и представился. Буллит попросил его прочесть страницу из лежавшей перед ним рукописи. Это были «Дни Турбиных». Читать по-русски Тейер еще не мог, но содержание пьесы знал и стал ее пересказывать. Буллит понял обман, но оценил молодого человека, который действительно стал его переводчиком, а потом и кадровым дипломатом[573].