Толкование сновидений

В действительности образ Марии гораздо сложнее. Мария — ясный и цельный символ Самости, той самой, о которой сказано Пастернаком — “нельзя не впасть к концу, как в ересь, в неслыханную простоту”. Мария символизирует любовь, не только любовь земную, но Любовь Земную и Любовь Небесную в их тотальности и единстве, просто Любовь, цельную, единую, вечную. Это Любовь как свойство субъекта, а не объекта, персонификация подлинно человеческой способности любить. Это безоценочность и естественность, жертвенность и чистота, основанные на подлинности как тождественности себе самой, щедрый дар, Гармония — дочь неба и любви, (в греческой мифологии — дочь Зевса и Афродиты — дочери Урана-Неба). Мария, олицетворяющая сам принцип любви, Эрос, обратную сторону Логоса (= Гарри), воплощает в себе качества, необходимые ему для дальнейшей индивидуации. Встреча Гарри с Марией делает его другим человеком. Встреча Гарри с Герминой заканчивается смертью.

Фигура Термины является, пожалуй, самой сложной из всех. С одной стороны, она — зеркальное отражение Гарри Галлера. Она — умная, тонкая, духовно богатая девушка с незаурядным умом и способностями. Ее сложная, противоречивая натура определяет ее постоянные духовные искания. Термина по-своему одинока, и под ее внешним благополучием,, и довольством жизнью спрятано страдание. С другой стороны, в образе Термины (женский вариант имени самого Германа Гессе) нашли воплощение дополнительные, комплементарные свойства, от отсутствия которых страдает Степной Волк — социальная приспособленность, обходительность и ловкость, беззаботная веселость (слишком часто, однако, прерываемая мрачными предчувствиями). В отличие от Гарри Термина не упускает из виду внешней стороны жизни, ее духовность уместно сочетается с бытийствен-ностью — высокой оценкой и пониманием поверхностных, неглубоких сторон жизни. После серьезного разговора между Герминой и Гарри о смерти и неизбежности убийства идет следующая характеристика героини: “Все нереальнее становилась недавняя сцена, все невероятнее казалось, что лишь несколько минут назад эти глаза глядели так тяжело и так леденяще. О, в этом Термина была как сама жизнь: всегда лишь мгновенье, которого нельзя учесть наперед. Теперь она ела, и утиная ножка, салат, торт и ликер принимались всерьез, становились предметом радости и суждения, разговора и фантазии” (9, с.295).

Термина — вожатый, психопомп Гарри на пути индивидуации, благодаря ее помощи он приобщается к жизни чувств, становится более естественным, раскованным, приобретает уверенность в себе и некоторое, весьма ощутимое, довольство жизнью. Термина как символ Анимы на второй ступени развития персонифицирует необходимую интеграцию с ее бессознательными содержаниями. Однако ее образ несет в себе и разрушительное, деструктивное (точнее, автодеструктивное) начало, прямо соответствуя амбивалентной природе данного архетипа. Захваченный Герминой, ее волей, Гарри в конце концов совершает убийство (или это самоубийство?) — “Вот и исполнилось ее желанье. Еще до того, как она стала совсем моей, я убил свою возлюбленную. Я совершил немыслимое, и вот я стоял на коленях, не зная, что означает этот поступок, не зная даже, хорош ли он, правилен, или нехорош и неправилен…Такой была вся моя жизнь, такой была моя малая толика любви и счастья, как этот застывший рот: немного алой краски на мертвом лице.

И от этого мертвого лица, от мертвых белых плеч, от мертвых белых рук медленно подкрадывался ужас, от них веяло зимней пустотой и заброшенностью, медленно нарастающим холодом, на котором у меня стали коченеть пальцы и губы. Неужели я погасил солнце? Неужели убил сердце всяческой жизни? Неужели это врывался мертвящий холод космоса?” (9, с.390-391).

Убийство Термины стало тупиком в индивидуации Гарри Галлера. Следущая сразу за убийством сцена разговора Гарри с Моцартом полна глубокого смысла: вечные вещи разрушить нельзя, музыка Генделя, даже и искаженная дешевым механическим устройством, все равно остается божественно-прекрасной. Моцарт, символ Самости, гениальный композитор, оказывается в то же время и музыкантом Пабло, приятелем и любовником убитой Термины, Именно фигура Самости обвиняет Гарри в бесполезно загубленной жизни (Термины? своей собственной?): “Вы сделали из своей жизни какую-то отвратительную историю болезни, из своего дарованья какое-то несчастье. И такой красивой, такой очаровательной девушке вы, как я вижу, не нашли другого применения, чем пырнуть ее ножом и убить!” (9, с.394).