Толкования Ветхого Завета

(139) Не следует думать, будто это сама Агарь видит, что она имеет во чреве, если сказано: «увидев, что имеет во чреве» (Быт. 16:4), но видит это ее госпожа, Сарра. Ибо она затем говорит о себе: «Увидев, что имеет во чреве, стала она презирать меня»[1129] (Быт. 16:5). (140) Почему? Потому, что средние искусства, если они и видят то, чем чреваты они сами, то все же видят весьма неясно; знания же созерцают их прозорливо и очень ясно. Ибо знание превосходит искусство[1130] тем, что обладает твердостью и не может быть поколеблено разумом[1131]. (141) Ведь искусство определяется так: соединение восприятий[1132], направленное на какую-либо полезную цель; «полезный» тут добавлено правильно, потому что бывают злые искусства[1133]. А определение знания таково: восприятие устойчивое и твердое, которое не может быть поколеблено разумом. (142) И вот, музыку, грамматику и тому подобное мы называем искусствами, а тех, кто ими занимается, — искусниками; философию же и другие добродетели мы зовем науками, а тех, кто ими обладает, — учеными[1134]. Ведь они — люди разумные и мудрые, они — философы, и никто из них не ошибается в положениях своей науки, как названные первыми — в правилах средних искусств. (143) Глаза видят, но ум зорче глаз, и уши слышат, но ум лучше ушей, и ноздри обоняют, но душа, пользующаяся ими, обоняет более чутко, и каждое из чувств воспринимает свое, но мысль делает это чище и яснее[1135], она, говоря кратко, есть око очей, слух слуха, чувство, более ясное, чем любое из чувств; мысль пользуется чувствами, словно служителями в суде, но судит о природе предметов[1136] сама, одобряя одно и отвергая другое. Точно так же и так называемые средние искусства подобно возможностям тела вступают со своими правилами в какие-то простые отношения, но науки это делают более точно и после более внимательного изучения. (144) То есть как ум относится к чувству, так и знание — к искусству, и подобно тому как душа, о чем уже было сказано прежде, есть чувство чувств, <так и наука есть искусство искусств>[1137] Каждое из искусств привлекает некую малую долю природы, над которой и трудится, и хлопочет (для геометрии это линии, а для музыки — звуки), философия же занимается всей природой вещей[1138], ибо ее материя — этот мир и вся зримая и незримая сущность вещей. (145) Что же удивительного в том, что та, которая видит все, видит и части, причем лучше, чем [видят их] те, другие, если она наделена лучшими и более зоркими очами? Поэтому ясно, что госпожа, философия, скорее увидит беременной свою служанку, среднее образование, нежели та — сама себя.

(146) Также и то известно всем, что начала и семена всех частных искусств, из которых, очевидно, возникли их законы[1139], дарует им философия. Ибо равносторонние и неравносторонние треугольники, круги и многоугольники, а также прочие фигуры изобрела изначально геометрия, но вовсе не геометрия изобрела природу точки, линии, плоскости и объема, которые являются корнями и основаниями названного. (147) Ибо откуда у геометрии возьмутся такие определения[1140], что точка — это то, у чего нет части; что линия — это длина без ширины; что плоскость — это то, что имеет только длину и ширину; и что объем — это то, у чего есть три измерения: длина, ширина и высота? Все это — область философии, и на философе лежит вся забота об определениях[1141]. (148) Письмо и чтение — предметы простейшей грамматики, которую некоторые, изменив имя, называют грамматистикой[1142], а [предмет грамматики] более совершенной — объяснение поэтов и писателей[1143]. Но когда начинают рассуждать о частях речи[1144], разве тогда не присваивают, беря себе в помощь, открытия философии? (149) Именно философия изучает, что такое союз, имя, глагол, имя нарицательное, имя собственное, выражение эллиптическое[1145], выражение полное, утверждение, вопросы разного рода[1146], приказ[1147], пожелание, просьба[1148]; ибо это философия включает в себя учения о самодостаточных выражениях, утверждениях и сказуемых[1149]. (150) Знать, какие буквы полугласные, какие гласные, а какие вообще безгласные[1150], и как каждая из них произносится, и все, что относится к звукам, буквам и частям речи, — разве не философия усердствует и трудится надо всем этим? Однако воры[1151], заполучившие из бурного потока какие-то мелкие капли, вмещают их в свои еще более мелкие души и не стесняются выдавать за свое собственное.