Толкователь болезней

Сотрудник оргкомитета каким-то образом разыскал его в одинаковых залах заседаний и передал плотный квадратик бумаги для записей. Увидев номер телефона, Шукумар сразу понял, что звонили из больницы. Он немедленно вернулся в Бостон, но все было уже кончено. Ребенок родился мертвым. Шоба спала в отдельной палате, такой крошечной, что рядом с кроватью оставался лишь узенький проход. Когда при выборе клиники будущим родителям показывали отделение, в это крыло их не водили. У Шобы истончилась плацента, ей сделали кесарево сечение, но слишком поздно. Врач объяснил, что такое случается. Он изобразил самую приветливую улыбку, которая возможна при общении с человеком только по долгу службы. Шоба встанет на ноги через пару недель. Нет причин опасаться, что в будущем она не сможет иметь детей.

Теперь Шукумар всегда просыпался, когда Шоба уже уходила. Он открывал глаза, видел длинные черные волосы, оставшиеся на ее подушке, и думал о ней: вот она в офисе в центре города, в строгом костюме, потягивая уже третью чашку кофе, находит опечатки в учебниках и исправляет их цветными карандашами по собственной системе. Она обещала вычитать и его диссертацию, когда та будет готова. Шукумар завидовал тому, что у жены есть конкретная работа, не то что его неопределенный род занятий. Он был посредственным аспирантом, умевшим собирать факты, но лишенным всякого любопытства. До сентября он прилежно и даже целеустремленно делал обобщения и набрасывал аргументы в блокноте с желтыми линованными страницами. Но теперь подолгу, пока не надоедало, валялся в постели, глядя на свою половину гардероба (Шоба всегда оставляла его дверь полуоткрытой), на ряд твидовых пиджаков и вельветовых брюк, которые в этом семестре ему так и не довелось надеть на занятия. Когда умер ребенок, было уже поздно отказываться от чтения лекций. Но его научный руководитель договорился, чтобы на период весеннего семестра Шукумара освободили от обязанностей преподавателя. Шукумар учился в аспирантуре шестой год. «За весну и лето вы основательно продвинетесь в своих исследованиях, — сказал наставник. — А к сентябрю сможете закончить диссертацию».

Но никакого продвижения в работе не наблюдалось. Вместо этого, размышлял Шукумар, они с Шобой научились ловко избегать друг друга в доме с тремя спальнями и проводить как можно больше времени на разных этажах. Он больше не ждал с нетерпением выходных: по субботам и воскресеньям Шоба часами сидела на диване с цветными карандашами и распечатками, а он боялся включить музыку в собственном доме. Давным-давно она не смотрела, улыбаясь, ему в глаза, а в те редкие ночи, когда их тела все же тянулись друг к другу перед сном, уже не шептала его имя.

Поначалу он верил, что все это пройдет, что они с Шобой преодолеют отчуждение. Ей было всего тридцать три. Здоровая, полная сил женщина, физически она уже полностью поправилась. Но это не утешало. Только к обеду Шукумар наконец выбирался из кровати, направлялся вниз и наливал из кофеварки немного кофе, который Шоба оставляла ему вместе с чистой кружкой на разделочном столе.

Шукумар собрал луковую шелуху и бросил в помойное ведро поверх полосок жира, срезанных с баранины. Он пустил в раковину воду, вымыл нож и разделочную доску, а затем протер половинкой лимона кончики пальцев, чтобы избавиться от запаха чеснока, — этой хитрости его научила Шоба. Половина восьмого. В окно он видел небо угольного цвета. Хотя уже потеплело и можно было ходить без шапки и перчаток, неровные сугробы еще обрамляли тротуары. Во время последней вьюги снегу намело высотой почти метр, и целую неделю жители района передвигались гуськом по узким тропкам. Этим обстоятельством Шукумар оправдывал нежелание выходить из дома. Но теперь дорожки расширились, и вода постепенно стекала в дренажные решетки.

— К восьми мясо еще не будет готово, — произнес Шукумар. — И ужинать, наверно, придется в темноте.

— Можно зажечь свечи, — предложила Шоба. Она распустила волосы, днем аккуратно свернутые в узел на затылке, и, не развязывая шнурки, стянула с ног полукеды. — Пока есть свет, пойду в душ, — сообщила она, направляясь к лестнице. — Скоро спущусь.

Шукумар отодвинул ее обувь от дверцы холодильника. Раньше Шоба не была такой неряхой. Она всегда вешала пальто на плечики, обувь ставила в шкаф, а счета оплачивала сразу, как только получала. Но теперь она относилась к дому как к гостиничному номеру. Ее больше не волновало, что желтая ситцевая обивка кресла в гостиной не сочетается с сине-бордовым турецким ковром. В плетеном шезлонге на веранде со стороны двора до сих пор лежал нетронутым белый пакет с кружевной тканью, из которой она когда-то намеревалась сшить занавески.

Пока Шоба принимала душ, Шукумар прошел в ванную первого этажа и отыскал в ящике под раковиной новую зубную щетку. Дешевая жесткая щетина повредила десны, и он выплюнул в раковину кровь. В металлической корзинке было много запасных щеток. Шоба купила их однажды на распродаже на случай, если гости вдруг решат заночевать в их доме.