Толкователь болезней

Никто из прежних приятелей пока не был знаком с Искоркой. Когда они стали встречаться, Санджив не хотел тратить быстро пролетавшие выходные, которые влюбленные проводили вместе, чтобы навещать людей, связанных в его сознании с одиночеством. Кроме Санджива и своего бывшего парня, того самого неудавшегося актера, работавшего, насколько ей было известно, в гончарной мастерской в Брукфилде, Искорка никого не знала в штате Коннектикут. Магистерскую работу, посвященную ирландскому поэту, о котором Санджив никогда не слышал, она писала в Стэнфорде.

Перед свадьбой Санджив сам выбрал дом по выгодной цене в районе с хорошими школами. На него произвели большое впечатление элегантная винтовая лестница с коваными перилами, обшитые темными деревянными панелями стены, терраса с видом на кусты рододендрона, кряжистые латунные цифры 22 — число, случайно совпавшее с датой его рождения, — на фасаде с мотивами тюдоровского стиля. Кроме того, тут имелись два камина в рабочем состоянии, гараж на две машины и чердак, который можно превратить в третью спальню, если, как заметил агент по недвижимости, потребности возрастут. К тому времени Санджив уже принял решение, преисполнившись уверенности, что они с Искоркой должны жить здесь вместе до конца своих дней, и потому не обратил внимания, что выключатели покрыты наклейками с библейскими сюжетами, а на окне хозяйской спальни красуется прозрачная переводная картинка с Девой Марией в полураковине, как любила называть это Искорка. Когда они въехали, в попытках отодрать ее он поцарапал стекло.

В выходные перед вечеринкой они сгребали листья на лужайке, и вдруг Санджив услышал пронзительный крик Искорки. Он ринулся к жене с граблями в руках, опасаясь, что она нашла мертвое животное или змею. Свежий октябрьский ветер покусывал его уши, пока кроссовки шуршали по коричневым и желтым листьям. Когда он добежал, Искорка сидела на траве и почти беззвучно смеялась. Позади разросшегося куста форзиции стояла гипсовая Дева Мария высотой им по пояс, с раскрашенным синим капюшоном, покрывавшим голову, как у индийской невесты. Искорка принялась подолом футболки стирать грязь со лба статуи.

— Полагаю, ты хочешь поставить ее в ногах нашей кровати, — пробурчал Санджив.

Она в изумлении взглянула на мужа. Живот ее оголился, и он увидел гусиную кожу вокруг пупка.

— О чем ты говоришь? Конечно, нельзя тащить ее в спальню.

— Нет?

— Нет, дурашка. Она предназначена для улицы. Для лужайки.

— О боже, Искорка, только этого еще не хватало!

— Но иначе никак. Если мы ее уберем, то навлечем на себя беду.

— А что подумают соседи? Они решат, что мы с приветом.

— Почему? Что плохого в статуе Девы Марии? Да в этом районе у каждого дома стоит такая же. Мы хорошо впишемся в общую картину.

— Но мы не христиане.

— Ты не устаешь напоминать мне об этом. — Искорка послюнила кончик пальца и стала сосредоточенно тереть особенно упрямое пятно на подбородке Богоматери. — Как ты думаешь, это грязь или плесень?

Ну просто сладу нет с этой женщиной, которую он знал всего четыре месяца и с которой теперь был связан брачными узами и делил жизнь. Санджив с мимолетным сожалением подумал о фотоснимках потенциальных невест, что мать раньше присылала ему из Калькутты, — те девушки умели петь, и шить, и сдабривать приправами чечевицу, не сверяясь с кулинарной книгой. Санджив размышлял, кого из них выбрать, даже составил шкалу предпочтений — какая нравилась больше, какая меньше, — но потом встретил Искорку.

— Искорка, я не допущу, чтобы мои сотрудники увидели эту статую на нашей лужайке.

— Тебя не могут уволить за то, что ты верующий. Это дискриминация.

— Дело не в том.

— А тебе не все равно, что о тебе думают?

— Искорка, пожалуйста! — Санджив устал. Он всем весом своего тела оперся на грабли, а жена уже поволокла изваяние к овальной клумбе с миртом около фонарного столба у выложенной кирпичом дорожки.

— Только посмотри, Сандж, какая прелесть!

Он вернулся к куче листьев и начал бросать их горстями в полиэтиленовый мешок для мусора.

Небо было безоблачным. Одно дерево на лужайке стояло еще с листвой, красной и оранжевой, как тот шатер, в котором он женился на Искорке.

Он не знал, любит ли ее. В первый раз Искорка спросила его об этом в Пало-Алто, когда они сидели бок о бок на дневном сеансе в темном, почти пустом кинотеатре, и он ответил: «Да». Перед фильмом, одним из ее любимых, на немецком языке, — Санджив нашел его до чрезвычайности депрессивным — она дотронулась кончиком своего носа до кончика его носа, так что он ощутил взмах ее накрашенных ресниц. В тот день он ответил — да, люблю, и она пришла в восторг и положила ему в рот зерно попкорна, на миг задержав палец между его губами, словно вознаграждала за правильный ответ. Хотя сама она не призналась ему в любви, он заключил, что Искорка тоже питает к нему чувство, но теперь уже не был в этом уверен.