Толкователь болезней

По правде говоря, Санджив не знал, что такое любовь, — только что такое ее отсутствие. В отсутствие любви он возвращался каждый вечер в пустой, устеленный коврами кондоминиум, использовал только лежавшую сверху вилку из ящика для столовых приборов, вежливо отказывался по выходным от приглашений в гости, где другие мужчины рано или поздно обнимали за талии жен или подруг и время от времени целовали их в шею или в плечико. В отсутствие любви он заказывал по почте диски с классической музыкой, методично перебирая одно за другим произведения величайших композиторов, которых рекомендовал каталог, и всегда вовремя оплачивал счета. Незадолго до знакомства с Искоркой Санджив начал тяготиться одиночеством. «У тебя достаточно денег, чтобы содержать целых три семьи, — напоминала ему мать, когда в начале каждого месяца они разговаривали по телефону. — Тебе нужна жена, чтобы любить ее и заботиться о ней». Теперь у него была жена, красивая, принадлежащая к довольно высокой касте, а скоро она получит магистерскую степень. Что в ней можно не любить?

В тот вечер Санджив налил себе джина с тоником, выпил, потом налил еще один стакан и, пока по телевизору шел новостной сюжет, допил почти до дна и направился к Искорке, которая принимала пенистую ванну, — жена заявила, что ноги и руки у нее ноют, поскольку раньше она никогда не сгребала листья на лужайке. Он вошел, не постучав. На лице у Искорки была ярко-голубая маска, она курила, потягивала бурбон со льдом и листала толстую книгу в мягкой обложке, страницы которой покоробились и посерели от воды. Санджив взглянул на обложку: на ней темно-красными буквами значилось одно слово: «Сонеты». Он глубоко вздохнул и очень спокойно проинформировал супругу, что сейчас допьет джин, обуется, выйдет на улицу и уберет Деву Марию с лужайки.

— И куда ты ее поставишь? — мечтательно, с закрытыми глазами поинтересовалась жена. Из мыльной пены появилась и грациозно вытянулась нога. Искорка пошевелила пальцами.

— Пока в гараж. А завтра утром по дороге на работу выкину ее в мусорку.

— Не смей! — Она резко встала, книга упала в воду; с бедер стекала мыльная пена. — Ненавижу тебя! — заявила Искорка, сузив глаза при слове «ненавижу». Она дотянулась до халата и, облачившись в него, плотно завязала пояс и зашлепала вниз по извилистой лестнице, оставляя неопрятные мокрые следы на паркете.

Когда она дошла до прихожей, Санджив спросил:

— Ты хочешь появиться на улице в таком виде?

В висках у него стучало, а в голосе сквозили незнакомые сердитые нотки.

— А что? Кому какое дело, в чем я выхожу из дома?

— Куда ты собралась в такой поздний час?

— Ты не можешь выбросить эту статую. Я тебе не позволю.

Маска ее уже высохла и стала похожа на слой пепла, вода стекала с волос по краям покрытого корочкой лица.

— Могу. И выброшу.

— Нет, — неожиданно слабым голосом произнесла Искорка. — Это наш общий дом. Мы владеем им совместно. Эта статуя — часть нашего имущества.

Она задрожала. Вокруг ее ног натекла лужица воды. Санджив кинулся закрывать окно, чтобы жена не простыла. Потом он заметил, что по ее синему лицу струятся слезы.

— О боже, Искорка, пожалуйста, успокойся, я не хотел тебя расстраивать.

Он никогда еще не видел, как она плачет, никогда не замечал такой грусти в ее глазах. Искорка не отворачивалась и не пыталась остановить слезы, но смотрела со странным умиротворением. На мгновение она прикрыла веки, бледные и беззащитные по сравнению с остальной частью лица, покрытой засохшей синей маской. Сандживу стало плохо, как будто он съел слишком много или что-нибудь не то.

Искорка подошла к мужу, обняла влажными руками в махровых рукавах за шею и зарыдала у него на груди. Рубашка Санджива промокла, к плечам прилипли хлопья маски.

В конце концов они достигли компромисса: поставить изваяние в нишу у боковой части дома, так чтобы ее не замечали прохожие, но видели все, кто войдет во двор.