Толкователь болезней

С конца улицы доносились звуки дрели, перекрываемые криками электриков. Шукумар окинул взглядом темные фасады близстоящих домов. В одном окне мерцали свечи и, несмотря на теплую погоду, из трубы поднимался дым.

— В колледже я списывал на экзамене по восточным цивилизациям, — сообщил Шукумар. — Это был последний семестр и последняя сессия. Совсем недавно умер отец. У парня за соседней партой я увидел тетрадь с ответами на экзаменационные вопросы. Он был американцем, одержимым учебой. Знал урду и санскрит. Я не мог определить, является ли предложенная в задании строфа газелью, и списал ответ.

Прошло больше пятнадцати лет. Открыв секрет Шобе, Шукумар почувствовал облегчение.

Шоба повернулась к нему, но смотрела не в лицо, а на старые мокасины, которые он носил как тапки, смяв кожаный задник. Заинтересовало ли ее то, что он сказал? Она взяла мужа за руку и сжала ее.

— Необязательно было объяснять мне, почему ты так поступил, — придвигаясь ближе, произнесла она.

Так они просидели до девяти часов, пока не зажегся свет. Где-то напротив на крыльце захлопали в ладоши люди, в домах заработали телевизоры. Брэдфорды шли назад с мороженым и помахали соседям. Шоба и Шукумар ответили тем же. Потом они, не разнимая рук, встали и вошли в дом.

Так получилось, что, не договариваясь, они стали обмениваться признаниями — рассказывать о незначительных случаях, когда обижали или разочаровывали друг друга или были недовольны собой. Весь следующий день Шукумар думал, в чем открыться вечером жене. Он не мог выбрать между двумя историями: как однажды вырвал фотографию красотки из модного журнала, который выписывала Шоба, и неделю носил ее с собой, заложив в книгу, — или о том, что на самом деле он не терял безрукавку, которую жена подарила ему на третью годовщину свадьбы, а вернул ее в «Файлин» и наклюкался в одиночку среди бела дня в баре отеля. В первую годовщину Шоба приготовила специально для него ужин из десяти блюд. Поэтому безрукавка привела его в уныние. «Представляешь, жена преподнесла мне на годовщину безрукавку», — жаловался он бармену после изрядной дозы коньяка. «А что ты ожидал? — отвечал тот. — Ты семейный человек».

Что же касается фотографии, то он даже не знал, зачем вырвал ее из журнала. Шоба была гораздо красивее той модели в расшитом блестками платье, с недовольным лицом и тощими неженственными ногами. Голые руки она подняла вверх и размахивала кулаками у головы, словно хотела ткнуть ими себя в уши. Рекламировала она чулки. Шоба была беременна, живот ее сделался таким громадным, что у Шукумара уже не возникало желания прикасаться к ней. В первый раз он увидел фотографию, лежа рядом с женой в кровати и наблюдая, как она читает. Потом заметил журнал в стопке макулатуры, нашел ту фотографию и как можно бережнее вырвал страницу. Примерно неделю он позволял себе взглянуть на нее разок за день. Его неумолимо влекло к той женщине, но вожделение очень скоро сменялось отвращением. В ту пору он ближе всего подошел к измене.

О безрукавке Шукумар рассказал Шобе в третий вечер, о фотографии — в четвертый. Она слушала молча, не выражая ни протеста, ни упрека. Потом взяла руку мужа и сочувственно сжала ее. Сама же в третий вечер поведала ему, что однажды после лекции, которую они посещали вместе, когда он подошел поговорить с заведующим кафедрой о сохранении аспирантской стипендии на следующий семестр, по подбородку у него был размазан паштет. А она за что-то злилась на него и намеренно ничего не сказала. В четвертый вечер Шоба призналась, что ей не нравится то единственное стихотворение, которое он опубликовал в литературном журнале в Юте. Он написал его после знакомства с Шобой. Жена добавила, что считает стихотворение сентиментальным.

Когда дом погружался во мрак, с ними что-то происходило. Они снова обретали способность разговаривать друг с другом. В третий вечер после ужина сели на диван, и, как только отключили свет, Шукумар стал неловко целовать ее лоб, щеки и, хотя было темно, закрыл глаза и знал, что она сделала то же самое. В четвертый вечер они осторожно поднялись в спальню, неуверенно нащупывая ногами последнюю ступеньку перед площадкой, и занялись любовью с давно забытой страстью. Шоба беззвучно плакала, шептала его имя и в темноте водила пальцем по его бровям. Он любил ее и думал о том, что расскажет ей завтра и что расскажет ему она, и распалялся от этих мыслей все больше.

— Обними меня, — просил он, — обними меня крепче.

Когда внизу зажегся свет, они уже спали.

Утром пятого дня Шукумар нашел в почтовом ящике новое уведомление от жилищной службы: линию починили раньше установленного срока. Шукумар огорчился. Он намеревался приготовить Шобе креветки в соусе малай, но, когда пришел в магазин, настроение кухарить пропало начисто. Если свет не погаснет, все будет уже не то.

Магазинные креветки выглядели серыми и худосочными. Банка кокосового молока запылилась и стоила смехотворно дорого. И все же он купил все необходимые продукты вместе со свечой из пчелиного воска и двумя бутылками вина.

Шоба вернулась домой в половине восьмого.