Толмач

В считаные недели четыре крупнейшие державы мира высадили военные десанты во всех крупнейших портах Китая. В считаные недели они захватили склады и причалы, портовые города и пригороды, штыками и пулями оттеснив далеко за пределы бухт всех, кто отказывался служить новым хозяевам, – Триаду в первую очередь. И деньги богатейших портов впервые за многие десятилетия потекли мимо карманов народно-освободительного движения «Саньхэ-хой»… да и вообще мимо китайских и без того дырявых карманов.

И впервые за много-много лет Управитель Братства под секретным титульным номером 438 не знал, что делать.

* * *

К маю Семенов уже не знал, что делать. За несколько месяцев пути он уже четырежды встречал русские экспедиции, но ни один из начальников этих малочисленных, практически штатских отрядов никаких прав на доступ к секретным документам Главного штаба определенно не имел. А когда отряд уткнулся в Сунгари и Загорулько, поколдовав над картой, отвернул экспедицию на юг, вообще наступила полная тоска.

Дикая бескрайняя равнина тянулась десятками верст, и помимо нищих кочевников-монголов, бессмысленно гарцующих на своих маленьких мохнатых лошадках, да стад линялых двугорбых верблюдов они порой сутками не встречали ни единого признака нормальной человеческой цивилизации! И даже в относительно обжитых местах возле рек, в китайских да корейских деревушках экспедиция видела все ту же дикость и нищету.

Вообще эти нищета и дикость разительно контрастировали с явным трудолюбием и аккуратностью здешних крестьян. Когда казаки впервые увидели, как на немыслимо тщательно возделанном поле трудится черный от загара и совершенно голый китаец, они подумали, что у того не все в порядке с головой. Однако когда отряд проехал еще пару верст, стало ясно: здесь это норма.

На каждом поле, засаженном по здешнему обычаю высокой и, судя по всему, съедобной травой – гаоляном, с утра до ночи десятками копошились черные от загара, полуголые, а порой и совершенно голые крестьяне. И рядом же, безо всякого стыда, сосредоточенно трудились такие же черные от нестерпимого солнца и опять-таки голые дети обоего пола. Казалось, что здесь только женщины имеют привычку прятать наготу своего тела и знают стыд и страх, но они при появлении отряда мгновенно скрывались в домах.

Сделанные из самана и глины дома тоже представляли собой преинтересное зрелище: пол земляной, вместо окон промасленная бумага и – ни мебели, ни даже побелки. Только посредине дома – кан, что-то вроде протянутой под лежанками горизонтальной печной трубы. Ну, и некоторые признаки культуры: на стенах – деревянные таблички с красиво выписанными иероглифами, а в клетке из ивовых прутьев – китайская «канарейка», огромная зеленая саранча, беспрерывно услаждающая слух своих хозяев пронзительным стрекотанием.

Постепенно деревни стали попадаться все чаще, и были они все больше и порой, обнесенные высокими, до двух саженей, глинобитными стенами, напоминали средневековые города-крепости Европы. Но вот люди оставались все те же – нищие, вечно испуганные, настороженно сверкающие глазами при первом появлении чужаков и достаточно гостеприимные, когда первый испуг проходил. И если бы не эти странные пропажи…

Доходило до абсурда, и Семенов не знал, плакать ему или смеяться от происходившей вокруг отряда чертовщины! Едва они становились всем отрядом в какой-нибудь китайской или корейской деревушке, как уже на следующее утро обнаруживалось, что какого-нибудь старика или ребенка в деревне недостает.

Пообвыкшие к чужой стране казаки по этому поводу много смеялись и даже начали делать ставки, кто исчезнет в следующей деревне, – естественно, пока есаул это дело не прекратил. Однако если поразмыслить, то здесь и впрямь происходило нечто сверхъестественное: насколько знал жизнь поручик, ни старцы, ни трехлетние дети, ни тем более зрелые отцы многочисленных семейств ни в коей мере не склонны покидать своих домочадцев…

Понятно, что случались и недоразумения. В одной из таких то ли деревень, то ли становищ местные жители попрятали всех своих детей – какой-то дурак наплел им, что русские казаки едят исключительно человечину, предпочтительно младенцев. Однако недоразумение быстро разрешилось, и счастливые семьи вновь соединились.

Но был и более серьезный конфликт. Молодой казачок, совершенно осатаневший от многомесячного воздержания, попытался завалить в сарае местную молодайку. Она, может, была и не против, но беда в том, что и казачок, и его немытая, но, следует признать, симпатичная зазноба были застигнуты с поличным самим Загорулько.

Семенов поежился. Господи! Что тут началось! Китайцы потом ходили к Загорулько всей деревней – умоляли, чтобы тот простил солдатика, мол, с кем не бывает. Но вот пропажи… это было совсем другое. Люди словно испарялись. И только в середине июля поручик Семенов узнал, что с ними происходит на самом деле.