Толпа героев XVIII века

Холодно встретила родина ученого юношу – история таких выучившихся за границей людей схожа: в России их знания не были востребованы. А еще хуже отнесся к Федору родной отец, надеявшийся передать сыну свое торговое дело. Между тем сам Федор мечтал приложить силы «к служению обществу по знанию». Батюшка был крут и самолюбив, пытался поучать сына по-старинному – езжалой плетью и поленом, но тут нашла коса на камень: Федор восстал против отцовской тирании и бежал из дома. Позже он писал отцу, вспоминая подходящее к его случаю библейское жертвоприношение Авраама: «Авраам, проснувшись, говорит сыну, что Бог ему во сне приказал заколоть его и сын шею свою протянул на бревно потому, что он должен не только повиноваться отцу, но и любить его, когда он ему шею хочет перерезать. Чудный закон! Чудная любовь! Во дни Авраама людям все то грезилось, а во дни Екатерины людям не грезится, но они видят и просвещаются светом, излиянным на их разум из престола… Итак, милостивый родитель, прости бедного Исаака, что он шею свою от вашего ножа скрыл». В общем, бунтарь устроился учителем в Троице-Сергиевом монастыре. Работа там была скучна и монотонна, Каржавин пристрастился к переводам и между делом перевел византийский трактат «Книга богословии Магометовой во увеселение меланхоликов», но и это любимое занятие Каржавина его не утешало. Он подался в Москву и был принят в ведомство своего друга Василия Баженова, который в это время строил Большой Кремлевский дворец. Умный, образованный Федор оказался дельным помощником и даже соавтором: вместе с Баженовым они переводили книги по архитектуре и писали статьи. Опять же, как бы между делом, Федор принял участие в конкурсе на должность преподавателя французского языка в Московском университете и с блеском победил всех своих конкурентов – природных французов. Однако места в университете он не занял – видимо, купеческому сыну Каржавину был важен сам факт этой победы. Впрочем, она позволила ему открыть при университете школу, в которую он принимал способных детей из купечества. Потом, когда для Федора Васильевича наступили тяжелые времена, его ученики не оставили его вниманием и помощью.

Вообще, судя по документам и письмам, Федор Каржавин был человеком не просто выдающимся, талантливым, ярким, но и необыкновенно симпатичным, располагавшим к себе самых разных людей, от высокопоставленных русских вельмож, французских ученых с мировым именем до простых солдат и колонистов в Америке. Каржавин, по словам его знакомых, был «очень горячий, говорящий все напрямик», но при этом обладал твердыми принципами, был добр, щедр, честен, и люди чувствовали это, ценили его, доверяли ему. Много раз и в разных странах Каржавину поручали большие деньги, принимали в дело, и никогда он не подводил друзей и компаньонов. У него всюду было множество друзей, они его помнили и хранили привязанность к нему до конца жизни. И еще: за всю жизнь Каржавина за ним не потянулось ни одного грязного следа – а жизнь его была куда как непроста!

Каржавин жил в России, но постепенно в нем крепло желание «ехать в чужие края и искать счастия». В 1773 году он согласился сопровождать внука известного богача П.А.Демидова за границу. Это был хороший повод уехать. Паспорта были получены, но тут поперек дороги вновь стал отец, который так и не смирился с тем, что Федор ответил на отцовскую заботу черной неблагодарностью. Василий заявил в полицию, что сын бежит за границу с фальшивым паспортом, что обокрал его и даже хотел убить. С большим трудом, почти тайком Федор сел на голландский корабль и уплыл из Кронштадта. А с берега ему грозил кулаком неумолимый отец. Дело было не в том, что Федор не хотел заниматься коммерцией – за границей он при случае пускался в торговые дела. Здесь другое: глотнув воздуха свободы, Каржавин не хотел повторять судьбу предков: «Да какая вам радость, – писал он потом грозному батюшке, – что за утеха, если бы вы узнали во мне рабский дух и подлость человека, рожденного под игом холопства?». Вот каким языком теперь заговорил купеческий сын! Истинный последователь Вольтера, он был равнодушен и к вере, и к различиям конфессий: «Один Бог и один закон божественный и одни крестины… Для брачных наслаждений нужна любимая женщина, а не религия».

В Париже Федор встретил много старых добрых знакомых и приятелей, хорошо приняли его и в русском посольстве. Там помнили курьез: в 1764 году его не взяли на службу в посольство, как писал князь Голицын, из-за… «незнания российского языка». Каржавин посещал гостившего в Париже И.И.Шувалова, быстро втянулся в жизнь французской столицы, опять пошел в Сорбонну, с увлечением слушал новые курсы, занимался переводами с французского языка, а когда денег на жизнь не хватало, то применял университетские знания по химии на практике – делал помаду для модниц и продавал ее.