Дело Радищева было предрешено уже с самого начала. Вообще, ему страшно не повезло – не вовремя он сочинил свое «Путешествие». Уже в Сибири он признавался, что если бы издал книгу лет десять назад, то его бы еще наградили как автора – разоблачителя российских пороков. А тут наградой стали кандалы и Петропавловка. Книга его была сожжена палачом, а пепел ее развеян. Радищева же за «умствования, разрушающие покой», признали государственным преступником, приговорили к смертной казни, замененной ссылкой в Сибирь. В первый раз в новой истории России общегражданский суд выносил суровый приговор автору художественного произведения, которое было признано призывом к бунту. В качестве главного доказательства судьям вслух читали страницы «Путешествия», удалив на время из зала судебных чиновников – не дай бог, услышат крамолу! Суд был формальностью – все решили пометы императрицы на полях книги…
Как говорили в старину, «Сибирь – та же Россия, но только пострашнее». Пять лет провел в ссылке, в Илимске, Радищев. Он жил там несравненно лучше, чем другие сибирские узники, собирал гербарии, охотился, совершал дальние прогулки по окрестностям. С ним были дети, он даже женился на сестре покойной жены, которая привезла детей в Сибирь, к отцу. Да и сидел Радищев сравнительно недолго. Придя к власти в 1796 году, Павел I сразу же освободил Радищева, а уже Александр I, став императором, вызвал его в Петербург, возвратил орден, чин и дал работу.Но жизнь и судьба Радищева были безвозвратно сломаны могучей силой государства. Он очень сожалел, что некогда не помог ядом своему другу Ушакову. Он считал, что если мучения от жизни превосходят меру, то жизнь нужно оборвать. 11 сентября 1802 года утром Радищев выпил стакан азотной кислоты. Придворный медик Виллие пытался его спасти, но безуспешно. Уезжая от умирающего, Виллие, совсем не знавший Радищева, сказал: «Видно, что этот человек был очень несчастлив».
Федор Каржавин: преисполненный русским неунывающим духом
Он был истинным сыном своего XVIII века, века Просвещения, но жизнь его сложилась так, что свои знания Федор Каржавин использовал исключительно «прокормления ради»: «Человек ведь животное, которое не может жить одним воздухом, без хлеба и вина любовь хладеет и мерзнет, говорит латинская пословица».
Дед Каржавина, ямщик, происходил из московских старообрядцев. Отец, Василий, стал купцом, переселился в Петербург и передал сыну Федору, рожденному в 1745 году, свои познания, но не в коммерции, а в… латинском языке, который выучил самоучкой, в географии, а самое главное, как писал позже Каржавин, «вродил охоту к наукам», любовь к знаниям, которая не оставляла Федора всю жизнь. В 1752 году Василий отправился в Лондон и захватил с собой семилетнего сына, потом сам с товарами вернулся в Россию, а Федора поручил попечению своего брата Ерофея, который «по самовольному отлучению из России» учился… в Сорбонне (в дальнейшем в 1773 году Ерофей Каржавин перевел на русский язык и издал книгу «Путешествий Гулливеровых» Д.Свифта). Очевидно, что Каржавины были семейством удивительным и незаурядным, в укладе которого странным образом сочетались патриархальность и консерватизм старообрядчества с космополитической открытостью и даже вольнодумством.
Известно, что вернувшегося с «аглинским товаром» Василия арестовали по доносу, который пришел из Лондона: Каржавин в присутствии соотечественника-купца позволил себе осуждать российские порядки и нравы императрицы Елизаветы. Несколько лет он был под следствием, и из-за этого брат его и сын Федор оставались в Париже без содержания. Но они не унывали, благо и Ерофей, и Федор проявляли такие способности, что находили помощь у многих выдающихся ученых Франции. Федор несколько лет проучился в лицее, причем каждый год заканчивал курс первым учеником. А потом, вслед за дядей, он поступил в Сорбонну, где тоже учился блестяще. Русский посол в Париже князь Д.М.Голицын писал в Петербург, что «из этого молодого человека может быть со временем искусный профессор». Зная интеллектуальную жизнь предреволюционного Парижа, нетрудно себе представить, в каком густом «просветительском бульоне» формировался юный Каржавин и какие вольнолюбивые идеи он впитывал. Федор писал отцу, что тратит деньги только на книги: «Чтение – моя страсть. Вы мне поверите, насколько я люблю хорошие французские книги» – по физике, ботанике, химии, медицине, архитектуре. Тринадцать лет провел Федор в науках, даже забыл русский язык, но с нетерпением рвался в Россию, куда и вернулся в 1765 году на одном корабле со своим новым другом архитектором Василием Баженовым.