Толстой и Достоевский. Братья по совести

^{С. Г. Нечаев}

Сергей Львович вспомнил, что слышал от Бутурлина (Александр Сергеевич — участник ряда событий против власти, корреспондент и адресат Толстого, не раз видевшийся с ним в Москве и Ясной Поляне. — В. Р.), который сам был нечаевцем, о Нечаеве, что он был неприятный. В Петровско-Разумовской академии, в кружке нечаевцев был Иванов, который ревновал Нечаева, соперничал с ним; Нечаев его убил «за шпионство» (неизвестно, был ли шпион). В «Бесах» Достоевский описывает Нечаева и нечаевцев.

Л. Н. (опять о Герцене): Герцен — удивительный в художественном смысле. Я другого такого не знаю. Остроумие, небрежность (т. е. отрывочен), блеск» (Маковицкий Д. П. Кн. 3. С. 118–119).

* Из книги В. Е. Чешихина-Ветринского «Герцен»: «Приведем несколько выдержек из нечаевского «плана организации: «Революционер — человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единым исключительным интересом, елиною мыслью, единую страстью — революцией».

«Он в глубине своего существа, не на словах только, а на деле, разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром, со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями и нравственностью этого мира. Он для него — враг беспощадный и если б он продолжал жить в нем, то для того только, чтобы его вернее разрушить…»

«Революционер презирает всякое доктринерство и отказался от мирской науки, предоставляя ее будущим поколениям. Он знает тролько одну науку — науку разрушения».

«Цель же одна — наискорейшее разрушение этого поганого строя».

«Он презирает общественное мнение. Он презирает и ненавидит во всех побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Нравственно для него все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что помешает ему» (СПб., 1908. С. 403)

Л. Н. ТОЛСТОЙ

Из романа «Война и мир»

(Том первый, часть первая, глава XVIII)

«Княжна, с своею несообразно-длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.

— А мне-то, — сказал он, — ты думаешь, легче? Je suis éreinté, comme un cheval de poste (Я заморен, как почтовая лошадь. — Здесь и далее с франц. — В. Р.); a все-таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.

Князь Василий замолчал, и щеки его начали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло-шутливо, то испуганно оглядывались.

Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.