Толстой

25 июля 1877 года Лев Толстой приезжает в известный монастырь Оптину пустынь Калужской губернии, где бывали Гоголь и Достоевский. Это древний монастырь, он был не особо известен до той поры, пока там не появились старцы. Как раз со старцем Амвросием и хотел пообщаться Толстой. В монастырь Лев Николаевич поехал вместе с Н. Н. Страховым. Прибыв туда, он побеседовал с монахом, отстоял в монастыре всенощную, длившуюся четыре часа, переночевал в монастырской гостинице и отправился в обратный путь.

Вернувшись в Ясную Поляну, Толстой поделился с женой впечатлением о пребывании в Оптиной пустыни. По словам С. А. Толстой, Лев Николаевич «остался очень доволен мудростью, образованием и жизнью тамошних монахов-старцев». Софья Андреевна писала впоследствии: «Подробности разговора (со старцем Амвросием) нигде не записаны, и никто их не слыхал, но помню, что Лев Николаевич остался ими на этот раз очень доволен, признав мудрость старцев и духовную силу отца Амвросия». А П. А. Матвеев слышал от Н. Н. Страхова, что Толстой назвал старца Амвросия «удивительным человеком».

Монахи тоже составили свое мнение о посетившем их графе, о чем Толстому сообщил Страхов. Он об этом узнал от своего знакомого, который посетил монастырь чуть позже: «Отцы хвалят Вас необыкновенно, находят в Вас прекрасную душу. Они приравнивают Вас к Гоголю и вспоминают, что тот был ужасно горд своим умом, а у Вас вовсе нет этой гордости. Боятся, как бы литература не набросилась на Вас за 8-ю часть (“Анны Карениной”) и не причинила Вам горестей. Меня о. Амвросий назвал “молчуном”, и вообще считают, что я закоснел в неверии, а Вы гораздо ближе меня к вере. И о. Пимен хвалит нас (он-то говорил о Вашей прекрасной душе), – очень было и мне приятно услышать это. Отцы ждут от Вас и от меня обещанных книг и надеются, что мы еще приедем». На что Толстой ответил: «Сведения, которые вы сообщили мне о воспоминаниях о нас оптинских старцев, и вообще воспоминания о них мне очень радостны».

25 августа 1877 года С. А. Толстая писала о Льве Николаевиче: «Все более и более укрепляется в нем религиозный дух. Как в детстве, всякий день становится он на молитву, ездит по праздникам к обедне, где мужики всякий раз обступают его, расспрашивая о войне; по пятницам и средам ест постное и все говорит о духе смирения, не позволяя и останавливая полушутя тех, кто осуждает других». Но Толстого начинают раздирать противоречия. С одной стороны, он более чем когда-либо увлечен православной религией, но у него возникает много вопросов, и он все больше не соглашается с ней.

В «Исповеди» Толстой объясняет причины, заставлявшие его исполнять церковные обряды: «Исполняя обряды церкви, я смирял свой разум и подчинял себя тому преданию, которое имело всё человечество. Я соединялся с предками моими, с любимыми мною – отцом, матерью, дедами, бабками. Они и все прежние верили и жили, и меня произвели. Я соединялся и со всеми миллионами уважаемых мною людей из народа. Кроме того, самые действия эти не имели в себе ничего дурного (дурным я считал потворство похотям). То есть, что касается обрядовой стороны учения православной церкви, Толстой в то время еще не отрицал ее. Но не пройдет и трех месяцев, и все изменится.

В «Исповеди» Толстой рассказывает, как это произошло.

В апреле 1878 года Толстой говел, исповедовался и причащался. И во время причастия произошло то, что отвратило его от обрядов. «…Когда я подошел к царским дверям, и священник заставил меня повторить то, что я верю, что то, что я буду глотать, есть истинное тело и кровь, меня резнуло по сердцу; это мало что фальшивая нота, это – жестокое требование кого-то такого, который, очевидно, никогда и не знал, что такое вера.

Но я теперь позволяю себе говорить, что это было жестокое требование, тогда же я и не подумал этого, мне только было невыразимо больно… И я нашел в своей душе чувство, которое помогло мне перенести это. Это было чувство самоунижения и смирения. Я смирился, проглотил эту кровь и тело без кощунственного чувства, с желанием поверить, но удар уже был нанесен. И зная вперед, что ожидает меня, я уже не мог идти в другой раз». Больше он говеть и причащаться не будет.