Один из врачей, Беркенгейм, рекомендовал позвать Софью Андреевну. Александра Львовна боролась до последнего, чтобы не пускать мать к отцу, боясь, что «ее приход отравит его последние минуты». Но в четыре часа утра за Софьей пришли. «Значит – умирает! Бедная Софья Андреевна растерялась, заволновалась, дрожит, не может одеться». Из воспоминаний племянницы Льва Николаевича Елизаветы: «Когда мы вошли в комнату, смежную с его спальней, в дверях стояла Александра Львовна; увидя мать, она сказала: “Вы прямо идете против его желания, он не хотел ее видеть”. Это показалось мне чудовищно неестественным, что у меня невольно вырвалось: “Саша, это невозможно, невозможно не пустить жену к умирающему мужу!»
Софью Андреевну ввели в комнату, она села на стул у постели своего Левочки. «Стала шептать Л. Н. слова любви и просить прощения, крестила его. До него явно ничто не доходило. Софья Андреевна посидела несколько минут, после чего ее убедили выйти из комнаты».
После ухода Софьи Толстой доктора решили пойти на крайние меры и применили вливание соляного раствора. Операция не возымела никакого эффекта. Дыхание Льва Николаевича было все таким же ужасным, а пульс слабел и слабел. Для того чтобы убедиться, в сознании ли он, к его глазам поднесли свет. И Маковицкого попросили окликнуть Толстого и предложить ему попить. Толстой немного проглотил. «Сознание, значит, в нем было…»
7 ноября. 5 часов утра.
Официальный бюллетень: в 5 утра наступило резкое ухудшение сердечной деятельности. Пришли прощаться Сергей Львович, все дети, племянница Елизавета Валерьяновна, доктора, Буланже, Гольденвейзер, Сергеенко, Философов, Озолин, его семья.
В 5.30 делали инъекции, пускали
Из воспоминаний Ильи Львовича: «Отец ушел из Ясной Поляны 28-го числа. Опять это роковое число, совпадавшее со всеми значительными событиями его жизни! Значит, опять произошло в его жизни что-то решительное, что-то важное. Значит, он уже не вернется! Отец не признавал никаких предрассудков, не боялся сам садиться за стол тринадцатым, часто вышучивал разные приметы, но число “28” он считал своим и любил его. Он родился в 28 году, 28 августа. 28-го числа вышла в печать его первая его книга “Детство и отрочество”, 28-го родился его первый сын. 28-го была первая свадьба одного из его сыновей и вот, наконец, 28-го он ушел из дома, чтобы больше никогда не вернуться».
Толстой проживет на свете 82 года – тоже «2» и «8», но в обратной последовательности.
Молодой Борис Пастернак приедет в Астапово, чтобы участвовать в похоронах, и потом напишет: «Было как-то естественно, что Толстой упокоился, успокоился у дороги, как странник, близ проездных путей тогдашней России, по которым продолжали пролетать и круговращаться его герои и героини и смотрели в вагонные окна на ничтожную мимо лежащую станцию, не зная, что глаза, которые всю жизнь на них смотрели и обняли их взором, и увековечили, навсегда на ней закрылись».
Сам Лев Николаевич считал, что «умирая, переходя в бесконечное, человек освобождается от оболочки своего я, сливается с каким-то безграничным общим, с тем чтобы в какой-то момент снова на время в той или иной форме обрести его и снова утратить (“пробудиться в смерть”)».
Он хотел жить, он думал о новой жизни, но часть его не могла расстаться с семьей и прошлым. Толстой в глубине души чувствовал, что это путешествие в один конец, и имя ему Смерть. Неслучайны и показательны его слова в диалоге со станционным доктором. «В гостиную заглядывает врач железнодорожной амбулатории Леон Иосифович Стоковский: он обязан заполнить карточку на проживание нежданно задержавшегося на станции больного. В карточке несколько вопросов. “Ф.И.О. – Толстой Л. Н. Возраст – 82 года. Должность…” Тут Стоковский запинается в нерешительности, но Лев Николаевич подсказывает с улыбкой: – Какая разница? Пишите – пассажир поезда № 12. Все мы пассажиры в этой жизни. Но один только входит в свой поезд, а другой, как я, схожу. Доктор так и пишет: “Должность – граф, пассажир поезда № 12. Болезнь – восп. легких. 31 окт. 1910 года”».
Именно здесь хочется вспомнить строки стихотворения, созвучные личности Толстого: