Толстый - спаситель французской короны

– Просто спросил, – сунул тряпку в карман и плюхнулся на диванчик. Получается, вандал резал копию? Но тогда бы музейная администрация об этом знала и не стала бы поднимать столько шума. А она подняла, и, как пишут в газетах, завтра мебель повезут реставрировать. Что же, реставраторы будут как дураки восстанавливать копию? Нет, проще новую сделать.

Что-то странно это.

Глава XXVIII Как избавиться от гувернантки?

Ежедневно взрослые пишут, издают и потребляют кучу ненужной справочной литературы. «Как избавиться от улик?» – да Сашке бы найти хоть одну по делу Леонардо, а они избавляются! Или еще хуже: «Как избавиться от крыс?» А вот на волнующий Сашку вопрос: «Как избавиться от гувернантки?» – почему-то не написано ни одной взрослой книжки. Хотя бы на несколько часов избавиться, чтобы пошпионить с Патриком в Амбуазе… Сегодня, когда койку повезут на реставрацию, надо подослать Патрика к реставратору, и пусть он вроде невзначай спросит: неужели проще отреставрировать копию, чем сделать новую?

Самый простой способ – запереть. Даже если оскорбленная Жозе-фу настучит маме (хоть это и непедагогично), мама не станет срываться из Парижа только для того, чтобы поучить детей правилам хорошего тона… Она просто закажет по Интернету обратные билеты в Москву на завтра. И полетит начинающий оперативник Александр Уткин, как фанера над Парижем, прямехонько домой. И не дотянет до конца тура, не раскроет дело вандалов… Сашка мысленно дополнил название учебного пособия, которое он обязательно напишет, когда сам станет взрослым. Теперь оно звучало так: «Как избавиться от гувернантки, не рассердив маму?»

Способ второй – испытан. Один из воспитанников должен притвориться больным, чтобы переключить на себя гувернанткино внимание. Тогда второй воспитанник может спокойно… стоп! Опять не то. Помнится, когда воспитанник Тонкий прикидывался больным, его разоблачили, заперли в наказание, а сами ушли гулять с воспитанником Ленкой. Правда, воспитанник Тонкий в тот день вылез через номер Булщита и обрел свободу…

Если бы Тонкий был ученым или хотя бы учился в физико-математической школе, он бы крикнул: «Эврика!» Но Сашкина любимая школа была самой обыкновенной, поэтому он ничего не крикнул, а только натянул на уши одеяло и, довольный, собрался уснуть. Задача была решена! Тонкий подумал и присудил себе Нобелевскую премию за такой сложный научный труд.

Завтра он будет ужасно себя вести! Не настолько ужасно, чтобы Жозя настучала маме, но настолько, чтобы заперла его в номере. Одного. Тогда он вылезет испытанным путем…

С утра Тонкий первым делом устроил потоп: вдохновленный своим планом, он так активно умывался, что забрызгал всю ванную и Ленку, которая на пятой минуте начала ломиться в дверь – тоже хотела умыться. Жозе-фу посмотрела, брезгливо стряхнула воду с ботинок, но ничего не сказала.

Вторым делом Сашка свистнул Жозины бигуди и накрутил косматый коврик у кровати. Жозе-фу сдержанно хихикнула, покачала головой и без тени сердитости велела убрать. Что за народ, эти взрослые! Когда нечаянно делаешь что-нибудь не то – они и в номере одного запрут, и пригрозят маму выписать из Парижа; а когда злишь их нарочно…

Уже спустились к завтраку, а Тонкий до сих пор не заработал себе наказания.

Жозя принялась пичкать воспитанников овсянкой, хотя на большом «шведском» столе было полно всякой вкусноты. Да еще и удивлялась:

– Александр, почьемью ви пльохо едьите?

Тонкий помешал ложкой противную овсянку, подумал о законах подлости и… Нет, поймите правильно: в последний раз Александр Уткин позволял себе такие игры в младшей группе детского сада, но что прикажете делать, когда… Он зачерпнул полную ложку и… Шлеп! – прямое попадание Ленке в глаз овсяной кашей. Ну, теперь-то его накажут?!

Приговор последовал, и наказание тоже, но не от гувернантки. Обиженная сестренка с криком «Дурак!» нахлобучила Сашке на голову свою тарелку со всем, что в ней осталось. Тонкий меланхолично скосил глаза: по челке на нос полз комок овсянки. По левому уху, кажется, тоже. По правому точно, потому что все посетители справа от Сашки разразились хохотом и громкими комментариями на разных языках. И за шиворот попало.

«Ленка тоже плохо ела за завтраком, – с возмущением подумал Тонкий. – А замечание сделали только мне». Но самое обидное, самое противное было то, что Жозя тоже смеялась! Она покатывалась на стуле, деликатно промокая глаза салфеткой, и, кажется, не думала сердиться на воспитанника.

– Александр, – мурлыкнула она, просмеявшись. – Никьогда не лезьте к девьочкам! – Помолчала и добавила: – Себье дорьожье!

Подбежал официант и стал цинично соскребать с Сашки кашу столовой ложкой. Зал ухохатывался, и Ленка с Жозефой – тоже. Самолюбие начинающего оперативника Александра Уткина было так задето, что унять его боль могло только успешное расследование дела вандалов. «В конце концов, – попытался успокоить себя Тонкий, – день только начался».