Тольтекское искусство жизни и смерти: история одного открытия

Старая женщина и сама была бы не прочь получить ответ на этот вопрос. Ее озадачило такое количество собственных отражений – они множились, разбегались, создавая вселенную, у которой, по-видимому, не было пределов. Со всех сторон, куда ни кинь взгляд, на нее смотрел собственный образ. В каждом зеркале сидела сгорбленная, усталая, отяжелевшая старуха. Она всегда гордилась тем, что следит за собой: и волосы у нее всегда были причесаны как следует, и одевалась она хорошо, но в этих отражениях она представала неряхой. На нее глядели толпы растрепанных старушенций в поношенных шалях, с унылыми лицами. Тогда она бодро улыбнулась, надеясь поправить картину, в ответ ей улыбнулись тысячи лиц, и в комнатке стало веселее. Так-то оно лучше, подумала она, проводя дрожащей рукой по седым волосам и чуть выпрямляясь.

Помещение было совсем маленькое – что-то вроде чулана или гардеробной. На стенах висело восемь зеркал в рамах. Ни одежды, ни чего-то другого здесь, однако, не было – одни зеркала, да кто-то положил коврик на пол и поставил на белых блюдцах свечи, которые были таинственным образом зажжены. От их мерцания все отражения казались живыми. Лала еще плотнее прижалась к ней, почти положив свою ногу ей на ногу и уперевшись острым локтем ей в ребра, так что Сарите очень захотелось оказаться на каком-нибудь удобном диване. Разве иллюзиям позволительно вызывать боль?

– Ты правильно отметила, – сказала Сарита, и ее голос эхом отразился от стекол. – Пока сам Мигель тут не появится, это не его видение.

– Сестра, но еще один человек тут уже не поместится, – откликнулась Лала. – А что, если еще и отец твой присоединится к нам или, не дай бог, этот призрак по имени Эсикио?

Она побарабанила по зеркалу, в которое смотрела, как будто этот стук мог помочь ей увидеть себя. Она постучала еще, и вдруг что-то резко изменилось в комнатке. Все отражения Сариты исчезли, а на их местах появились освещенные свечами бессчетные лица Мигеля Руиса.

Лала испуганно подтянула под себя ноги. Мигель сидел рядом, прижавшись к ней теплым боком. Его присутствие поставило под угрозу само ее существование. Казалось, к ним пришел сам смотрящий, а не только воспоминание о нем. Кем бы он ни был сейчас – отчаявшимся телом, цепляющимся за жизнь, или сознанием, переписывающим свою историю, – реальность его невозможно было отрицать. Одним лишь своим присутствием он вдыхал в видение жизнь. Зеркала теперь стали бесконечной вселенной возможностей, по сравнению с которой знания казались чем-то ничтожным, не имеющим никакого значения.

– Интересно, – услышала его голос Лала.

Это он с ней говорит? Она смотрела на ставшего моложе Мигеля: он всматривался в калейдоскоп отражений. Улыбнувшись, он закрыл глаза, как бы желая удержать ощущения еще на несколько драгоценных секунд. Вот где она навсегда потеряла его – в такой же комнатке с зеркалами. Да, места тут было явно маловато. Ей стало трудно дышать, и не потому, что они сидели в тесном чулане, а потому, что, по крайней мере сейчас, ничто не способно было спасти знания от уничтожения.

– Чрезвычайно интересно, – сказал он, открывая глаза. – Разве нет?

Он обращался к ней, но она ничего не ответила.

– Ты здесь, – произнес он, – и в то же время тебя здесь нет.

Она посмотрела в зеркала и не нашлась, что на это сказать.

– Ты существуешь – и в то же время не существуешь. – Он помолчал. – Я чувствую, что ты рядом. Я слышу твои слова: они эхом отдаются у меня в голове, как чьи-то воспоминания, но я тебя совсем не вижу.

– Поверь мне, – непривычно робко сказала она. – Я настоящая.

– Это так – и не так. Ты думаешь, что ты настоящая, и я так когда-то думал. Но это не так.

– Все подчиняется моему повелению. – В ее голосе зазвучали воинственные нотки. – Люди действуют и реагируют лишь потому, что я им велю.

– Однако ты не человек. Смотри. – Мигель разглядывал множество своих отражений, но ее не мог отыскать. – В этой комнате только один человек.

– Я – человеческий ум, – надменно сказала она. – Попробуйте-ка обойтись без него.

– Ты – плод ума. Это так – и не так. Ты – человеческий гений. И это так, да не так.

– Знания навечно возвысили дух человека.

– Ах, никогда еще голос знаний не звучал столь разумно! – Мигель улыбнулся и добавил: – Ты права – и не права. Знания могут возвысить дух, а могут и подорвать его силу. Они – причина всех трудностей человечества, и они же – их преодоление.

Лале хотелось сказать что-нибудь в свою защиту, но она колебалась, вдруг почувствовав неуверенность. Он что, пытается запутать ее? Она следила за лицом Мигеля, находящегося в видении, которое ему показывали бесчисленные зеркала, и размышляла. Людьми руководят мысли, убеждения, общие мнения. Убеждения естественным образом отражают друг друга. Одна мысль имитирует другую, как отражения в этой несчастной комнатушке, создавая столько разных миров, что их не сосчитать. Истории множатся, воспроизводя друг друга при каждом пересказе. Что в этом плохого?