Тольтекское искусство жизни и смерти: история одного открытия

В конечном счете я просил моих учеников сдаться – не мне, не какому-то другому человеку и не по какой-либо причине, – а просто сдаться. Ум придумывает слова, дает им значения, и для большинства людей слово «сдаться» означает что-то малоприятное. Оно означает капитулировать, признать поражение. Ум не способен постичь преимущества тотальной сдачи, но человеческое существо понимает их. Когда ум не создает помех, человек стремится сдаться, как запертый в клетку зверь стремится к свободе. Он умеет уступить требованиям голода или отдаться любовной страсти, умеет провалиться в сон и влюбиться. Когда удовлетворяются эти физические потребности, тело обновляется, становится сильнее. Сдаться жизни – это действие силы. Расставание со старыми историями – это знак благодарности от ума верному телу.

Я уже давно сдался. Моя война со знаниями окончена. Я больше не думаю. Я вижу, слушаю, отвечаю. Слова – не самое неотразимое, что может быть в жизни, это касается и меня, и всех остальных. Гораздо притягательнее сила любви. И все же немногие понимают, сколь много старых соглашений нужно разорвать, чтобы эта сила возобладала.

После того как у меня случился инфаркт, я снова должен сдаться, оставив все ожидания и предположения. Я должен препоручить свое тело жизни и сказать «да» всем ее дарам и ударам.

Если мое тело выживет, я начну все снова и буду со смехом встречать каждый день… И да – я буду смеяться вечно.

12

– Но почему «соглашения»? – в ужасе спросила Лала. – Почему не «заповеди»? Например, «Новые заповеди»! Или «Четыре священных закона»! Или «Благие обеты»!

– Соглашение можно нарушить, – вздохнул дон Леонардо, – или изменить. Никто не будет за это судить или карать.

– Но как это поможет держать смертных в узде?

– А заповеди кого-то удержали? А обеты никто не нарушал?

– Не согрешивши, не покаешься, – сказала она. – Они грешат, а потом судят себя. Бог судит их, а они судят друг друга. Их нужно хорошенько судить.

– Судить, признавать себя виновным – значит идти против себя.

– Правильно. Это Закон Непогрешимости.

Она зевнула.

– Первое соглашение, дорогая моя. Если ты не исполнил соглашение, извлеки урок и в следующий раз сделай все, что от тебя зависит. Прощение – акт милосердия. Дать себе возможность поступить по-другому – значит действовать из любви.

– Наказать отступника – праведное дело.

– Да, так и поступают, и из запуганных детей вырастают мужчины и женщины, которые живут с чувством вины, – но счастливо ли человечество при таких законах, сеньора?

– Счастье, как и ты, – чистая фантазия.

– Как я! Чистая фантазия – это ты.

Они замолчали. Сариты не было с ними, но, помня, как не нравятся ей их перебранки, они удержались от ссоры. В тишине стало ясно, где они находятся. Они оказались свидетелями частной церемонии на вершине пирамиды Солнца.

– Интересное событие, – заметил дон Леонардо, меняя тему.

Лала с тревогой спросила:

– Где это?

– Ну как же, мы на великой пирамиде. Мне ни разу еще не довелось побывать в этом месте.

– Мне тоже, – тихо отозвалась она.

– Значит, тебя повысили!

– Как это может быть?

У Лалы перехватило дыхание. Ей было не по себе, и она ничего не могла с этим поделать. Пирамида Солнца символизировала жизнь, а не ее отражения.

– Да какая разница! – сказал он, подвигаясь ближе к месту действия. – Давай смотреть и слушать внимательно. Вот Мигель, мой внук. Он почти не изменился со студенческой поры.

– Твоей дряхлой дочери надо бы это увидеть.

– Моей достойной почитания дочери, сеньора. Прошу тебя проявлять хоть какое-то уважение, – упрекнул он ее. Но она права, признал он, Сарите следовало бы видеть эту сцену. – Тебе и мне доверено быть свидетелями этого события. Мы находимся в этом славном месте, где человеческое намерение соединило солнце с землей. Я вижу Мигеля: он улыбается, молчит. С ним женщина… Но лицо ее мне незнакомо.

– Это книгоиздательница.

– Книгоиздательница? – удивился он.

– Выходит первая книга твоего внука, ее прочтут во всех странах. Она может изменить мир, сударь, – благодаря языку!

– Здорово! – воскликнул Леонардо. – Я-то не дожил до этого!

– Ведь правда нет ничего замечательнее печатного слова, – сказала она, вновь обретая пошедшее было на убыль воодушевление. – Люди когда-нибудь подвергают сомнению слова, написанные на папирусе?

– На бумаге. Нет, не часто. – Он глубоко вздохнул и одобрительно кивнул. – «Четыре соглашения». Смелый взгляд. Хорошо написано. Просто. И при этом революционно и захватывающе.

– Видение и так прекрасно, без всяких поправок.

– Болезнь прекрасна? – резко спросил он. – Тирания прекрасна? – Да она испытывает его терпение! – Ты хочешь сказать, что страх и кара – хорошие спутники, что ответ насилием дает славные плоды?

– Похоже, тебя эта тема задела за живое.

Старый господин посмотрел в ее горящие глаза и почувствовал опасность. Не нужно распалять ее, напомнил он сам себе. Слова разжигают конфликт, а это ее любимая пища. Не важно, какие это слова – добрые или горькие, она будет наслаждаться тем, к чему они приведут.