Умер парень где-то на земле ЯванскойВ душный и дождливый зимний день январский,Умер, не покаявшись, не сказав ни звука,У стены тюремной из старого бамбука.Умер с ясным взглядом, умер с сердцем чистым,Умер, как положено это коммунистам.А в тюремной камере в ночь перед расстреломОн увидел землю в оперенье белом;Белые, как хлопок, елей вереницы;Серые, как порох, от страданья лица.Он увидел Горки — русское селенье,Где в январский снежный день скончался Ленин.Парень видел это сердцем, а не глазом,Потому что снега не встречал ни разу,Никогда не видел, как качались ели,Но он знал, что люди там над гробом пели.Он не знал по-русски, по-явански знал он:Род людской воспрянет с Интернационалом.Ленин был всю ночь с ним; он не знал по-нашему,По-явански Ленина он всю ночь расспрашивал.И когда товарищ Ленин, все ответив,Из тюремной камеры вышел на рассвете,В кандалах поднявшись с пола на колени,На стене он кровью нацарапал: «Ленин».Это было зимним утром, на рассвете,В камере на Яве в ночь перед бессмертьем.Потому бессмертьем, что бессмертье этоЕсть не только в буквах, видных всему свету,У стены Кремлевской перед нами прямоВрезанных навеки там в гранит и мрамор,Но и в этих буквах, после утра пытокНа стене бамбуковой завтра же замытых.1949