Том 1

В глубочайшем молчании действуют Имагужа и Степан. Оба в синих очках, в войлочных шляпах. Достают на стальных прутьях металл, бросают в ванны с водой. Присутствуют директор, Кваша, Знаменский, Глеб Орестович, рабочие. Кто-то привел Евдокима, притащили небольшую наковальню. Степан долго стоит у ванны. Вдруг схватил слиток и, перебрасывая его в руках, бросил под ноги Знаменскому. Из-за шума печи не слышно, что здесь говорят, но постепенно начинаешь понимать, что металл открыт. Слитки переходят из рук в руки. Знаменский пожал руку Степану. Степан дает знак рабочим выпускать металл. С другой стороны выпускают металл. Огромным заревом пылают стены. Нержавеющая сталь открыта. Директор подал Евдокиму слитки. Тот положил их на наковальню. Легко начинает проковывать. Один-два удара молотом. Вдруг бросил молот. Собрал в горсть мелкие осколки стали.

Евдоким. Она рассыпается, как хрусталь!

Ударил директор по слитку. Отшвырнул молот. Знаменский, пошатываясь, теряя какие-то записи, собирает в пригоршню осколки. Он идет, ничего не видя. За ним уходят все. Все ушли, точно отступились от Степана. Он, тяжело шагая, подтащил табуретку, собрал на полу слитки, сел, глядит на них. Задрожали плечи, глухо зарыдал. Имагужа подошел к нему, присел на корточки, заглянул в лицо, бросил шляпу, вскочил и, закрывши рукой глаза, ушел. Тихо вокруг. Прибежала Анка.

Анка. Степка! Степашка!.. У-у-у, какая обида!.. Степка, не смей! Искусай руки, выкрути пальцы… не смей!

Степан(очнувшись, вытер кулаком глаза, глядит на руки). Я плачу? Не может быть!

Занавес

Действие третье

Эпизод первый

Комната Глеба Орестовича. Ночь. Входит Екатерина Петровна.

Екатерина Петровна. Глеб, Глебка!.. Никакого Глеба здесь нет. Он на заводе. Он открывает четвертый благородный металл. Я не вижу… То есть, чего же я не вижу? Не вижу. Я не вижу личной жизни. «Как стебель, как сухой стебель, она упала на костер и сгорела». Да-с!.. Я устрою ему драму. (Мечется по комнате. Увидала — на стене висят четыре мужских головных убора. Разозлилась.) Шляпа! (Бросила в угол через комнату.) Это он носил шляпу? Инженер! (Взяла форменную фуражку.) Усики… и пенсне! (Бросила). Шапка. Благопристойный муж с трубкой! (Бросила и взяла грязную кепку.) Советский инженер, термист-практик… Я должна быть острой, как стекло. Жечь и резать! И тогда сто тысяч будут у меня шелестеть в руках, как японские веера. Я должна сделать нечто сверхъестественное, чтобы оно потрясло его, чтобы он плакал, грыз углы стола и выл, выл, выл… У-у-у, я сделаю!.. (Села за стол, пишет.)

Затемнение

Глухой переулок. Газовый фонарь. Рудаков и Гипс.

Гипс. То есть… я сегодня беседовал с богом, и бог сказал мне: мистер Гипс, уезжайте отсюда как можно скорее, иначе ваша верная жена будет выходить плакать на Темзу, как Ярославна[45] в Большом театре. Мы с вами — опера. Опера.

Рудаков. Поймите вы! Я предаю, слышите, я предаю вот этот город, кусок моего отечества.

Гипс. «Предаю» — это лирика. Давайте говорить сухим языком деловых людей. В какой стадии?

Рудаков. В той же.

Гипс. О чем позволите информировать правление?