Том 1

В этом обществе труд — гарантия всестороннего развития личности, форма осуществления личности и потому не требует принуждения. Совесть заменила законы. Красота пришла на смену убожеству бедности и убожеству роскоши. Потребность в служении человечеству заменила уродство стяжательства. Личность торжествует потому, что она перестала быть самососредоточенной. Человек существует только как часть человечества, снова повторяет Уэллс. Он по природе своей не таков, каким изображали его декаденты, — он такой, каким изображали его великие гуманисты.

Вот он, человеческий и социальный идеал Уэллса-художника. И если он не знал пути к осуществлению этого идеала, если цепко держался всю жизнь за свои реформистские теории и за неимением аргументов, по остроумному замечанию английского писателя Пирсона, «бросался с дубинкой на Маркса», а заодно и на других «инакомыслящих», то, во всяком случае, этот высокий гуманистический идеал общества будущего помогал ему видеть несправедливость и жестокость современного мира, его враждебность человеку и человечеству и яростно ненавидеть тех, кто, по его выражению, «желал увеличить сумму мирового зла».

Последние двадцать лет своей жизни Уэллс посвятил борьбе с фашизмом. Уже в 1927 году первым из английских писателей он выступил с антифашистским романом «Накануне». Это не лучший из романов Уэллса, в нем много теоретической путаницы и политических противоречий, но в этом романе Уэллс сумел понять и высказать главное, что определило собой политическую ситуацию на ближайшие десятилетия. Фашизм, говорил Уэллс, это — проявление паники крупной буржуазии. И он продолжал: «Оголтелая реакция — неизбежный спутник каждой революционной бури. И если говорить о каком бы то ни было дальнейшем прогрессе, то всем прогрессивно мыслящим людям придется бороться, придется организоваться как для обороны, так и для нападения. Это бой за землю и за человека. В такой войне кто может жить спокойно, кто может быть оставлен в покое?.. Силы реакции в настоящее время не более могущественны, но более явны, более активны и воинственны, ибо только теперь они начинают чувствовать всю мощь и опасность революции».

Уэллс задается вопросом: только ли для Италии и Германии характерен фашизм? — и отвечает на него романом «Самовластье мистера Парема», где показывает установление фашистской диктатуры в Англии. Это было своевременное предупреждение: уже через два года после выхода в свет романа Уэллса в Англии создалась первая крупная фашистская организация во главе с Освальдом Мосли, получавшая немалую поддержку от английских монополистов. И еще об одном не устает предупреждать Уэллс. Фашизм — это война, говорит он каждым своим романом.

Осенью 1939 года в Стокгольме должна была состояться встреча членов Пен-клуба — международной писательской организации, председателем которой Уэллс был избран после смерти Голсуорси. Но когда Уэллс прибыл в Стокгольм, он не застал там, за исключением одного-двух человек, участников предполагавшейся конференции: начиналась война. Речь, которую Уэллс должен был произнести перед своими собратьями по перу, он опубликовал в печати. Она называлась «О чести и достоинстве свободного разума».

«„Чумная крыса“ может искусать и погубить человека, — писал Уэллс. — Крысы и раньше распространяли эпидемии и губили миллионы людей. Но человек тем не менее остается человеком, а крыса — крысой.

Страшно и омерзительно, когда огородное чучело, выучившееся говорить трескучие речи, пустой костюм, набитый газетами, набрасывается на человека и убивает его, но это не делает чучело человеком и не отнимает у человека его человеческого достоинства и гордости, если только он не поддался страху».

Уэллс призывал сохранять верность своим убеждениям, чего бы это ни стоило, чем бы это ни грозило — лишениями, опасностями, смертью. Он сам отнюдь не был гарантирован от опасности. Его книги давно уже сжигали в фашистской Германии, а при подготовке операции «Морской лев» — высадки фашистских войск в Англии — его имя было занесено в список англичан, подлежащих немедленному уничтожению. Уэллс мог этим гордиться. Та ненависть, которую он заслужил у фашистов, была оценкой его позиции писателя-гуманиста.