Том 1. Греция

Федр

, III, 7:Скажу я вкратце, как свобода сладостна.
Волк отощавший с жирною собакою
Однажды повстречались, поздоровались,
Разговорились. «Отчего так лоснишься?
С какого это корма так отъелась ты?
Ведь я тебя сильнее, а гибну с голоду».
Собака спросту: «Так же заживешь и ты,
Коль будешь моему служить хозяину». —
«А что за служба?» – «Охраняй порог его
И к дому по ночам не подпускай воров».—
«Ну что же, я готов: ведь мне приходится
Терпеть и дождь и снег, по лесу рыская, —
Насколько же лучше будет жить под крышею,
Беспечно наслаждаясь пищей щедрою!» —
«Ну так пойдем же».– По дороге видит волк,
Что у собаки шея стерта привязью.
«Откуда это?» – «Пустяки!» – «Признайся-ка!» —
«Кажусь я злою, и меня привязывают,
Чтобы спала я днем, а ночью бодрствовала.
Отвяжут на ночь – брожу, куда глаза глядят.
Дают мне хлеба; со стола хозяин мне
Бросает кости; а потом домашние
Куски швыряют и объедки всякие:
Так без труда и брюхо наполняется». —
«А можно ли убежать, куда захочется?» —
«Конечно, нет». – «Что хвалишь, тем и пользуйся;
А мне свобода царской власти сладостней».

Бабрий

, 100:На диво толстый повстречался пес волку,
И волк его спросил: с каких кормов мог он
Отъесться так, что этаким заплыл жиром?
Пес отвечал: «Меня один богач кормит».—
«А отчего, скажи, блестит твоя холка?» —
«Всю шерсть на ней железное кольцо стерло,
В которое хозяин мне замкнул шею».
Со смехом волк собаке отвечал: «Ладно,
Тогда прощай, богатая еда, если
Из-за нее железо мне сожмет горло».

Чтобы подчеркнуть социальные мотивы, Федр смело перекраивает традиционные басенные сюжеты: в этом легко убедиться, сравнив его версии басен I, 3 «Чванная галка и павлин», или I, 28 «Лиса и орел», или II, 6 «Орел и ворона» с бабриевскими версиями (72, 186, 115), более близкими к эзоповскому образцу. Нападая на современный мир, Федр никогда не забывает показать, что добродетель и талант пребывают в нищете (III, 1, 12; А, 12), а ничтожество – в блеске и силе (I, 7; II, 3; III, 13; IV, 12); у Бабрия такие мотивы – редкость. Читая басни Федра, все время видишь, что их действие происходит в обществе, разделенном на рабов и господ, что рабы наглы (II, 5; III, 10; А, 25), а хозяева жестоки (А, 15, 18); у Бабрия же «рабыня» появляется на сцене один только раз, и то как любовница хозяина (10). Сам Федр – вольноотпущенник, уже не раб и еще не полноправный свободный, – пытается занять промежуточную позицию между рабами и хозяевами: он предостерегает господ, напоминая им, что рабы могут взбунтоваться (А, 16 «Петух и коты-носильщики»), и увещевает рабов, убеждая, что лучше терпеть хозяйские жестокости, чем пытаться избавиться от них (А, 18 «Эзоп и беглый раб»). Однако его отношение к труду – отношение не рабовладельца, а труженика (III, 17 «Деревья под покровительством богов» – «Нелепа слава, если в деле проку нет: / Трудись лишь с пользой, – учит эта басенка»; ср. IV, 25 «Муравей и муха» о труде и тунеядстве). Именно Федру принадлежит едва ли не впервые высказанная в античной литературе мысль о том, что плоды труда должны принадлежать тем, кто трудится (III, 13 «Пчелы и трутни перед судом осы»).