— Эх! — заорал Росомаха, сорвал с головы шапку, швырнул ее под ноги Чепину. — Эх, а белая чайка замашет крылами! А кто-то другой в непогоду уйдет!
Он всегда пьянел от нетерпения испытать судьбу и себя, если уж решался на что-нибудь всерьез. И сейчас вдруг ощутил потребность кричать громче, чем это нужно было, скалить зубы в лихой усмешке и материться с тем разворотом ругани, когда она звучит, как клич.
— Ты где выпил? — невозмутимо спросил Чепин. — Для меня там не осталось?
И непонятно было — шутит ли он или говорит с укором.
— Сейчас напьешься вволю! — сказал Росомаха и поднял руку. — Всем надеть жилеты! Надувать жилеты не самим, а друг другу. Сперва только поддуть, а будем возле берега — скажу — надуваться до конца. Чепин! В машинное отделение — проверить распорки! Васька! К помпам — пока не разрешу покинуть нижние помещения! Бадуков! Включай рацию и песни пой! Ну?!
Радист съехал в ходовую рубку, задом считая ступеньки трапа.
— Капитан! Они рубят буксир! Они больше не отвечают, товарищ капитан!
Гастев стоял, вжав локти в углы оконной рамы. Он не оглянулся. Все эти минуты он не терял надежды, что все будет так.
Он был рад, что не ошибся в своих людях…
— Старпом! Проследите, чтоб трос не попал нам в винт! — крикнул Гастев, по-прежнему не оборачиваясь, и сам перевел рукоятки машинного телеграфа на «самый, самый полный вперед».
— Они не отвечают… — пробормотал радист. — Я вызываю — они не отвечают.
— Передай на «Одессу» — идем к ним. Будем через час. Через один час, — приказал Гастев и включил снегоочиститель. Сквозь круг вращающегося стекла в снегоочистителе ему чудились слабые отблески взлетающих где-то у горизонта красных ракет и вспышки маяка на мысе Канин Нос.
— Есть! — ответил радист.
Росомаха рубил буксирный трос обыкновенным пожарным топором. Рубить было трудно. Трудно рубить сталь, когда надо еще за что-то держаться на взлетающем к черному небу полубаке.
Наконец из-под топора сыпанули искры: лопнула первая прядь. Свистящий круг понесся по тросу к острому огоньку впереди — гакабортному «Колы». Прядь раскручивалась. Больше можно было не мучиться. Росомаха швырнул топор за борт. Взметнулась над боцманом волна, ударила его в грудь.
— Выкуси! — отплевываясь, захрипел боцман волне. — На-ка, выкуси!
Трос надраивался. Росомаха знал, что трос надраивается в последний раз — он лопнет, когда натянется струной.
Трос лопнул еще раньше. Посредине, между судами, взлетел и завился в воздухе лопнувший конец. Он был хорошо виден в голубом свете прожектора. Некоторое время «Полоцк» еще брел за «Колой», неуклюже раскачиваясь с носа на корму и с борта на борт, а потом стал стремительно уваливаться под ветер, вышел из луча прожектора, и тьма сомкнулась вокруг него.
Через полчаса боцман, рулевые и моторист опять сошлись в кормовой надстройке. Вокруг них, сотрясая судно, отплясывали гривастые волны. Огни «Колы» давно пропали во мгле.
Четверо остались один на один со штормовым морем и ночью. «Полоцк» развернуло кормой под ветер и тащило куда-то к берегу, который не был виден и слышен, но где-то недалеко поджидал их, оскалив гранитные клыки прибрежных скал.
— Плыви, наш челн, по воле волн, — бормотал Чепин, выливая из бахил воду: пока он проверял распорки и люковые крышки первого трюма, его тоже хлестануло ледяной водой.
— Теперь мы в герои попадем, да, боцман? — спросил Ванваныч. Росомаха приказал ему бросить помпы и подняться наверх. Моторист был теперь со всеми вместе, и его прямо распирало от радости по этому поводу.
— Садись на пол, ребята, — крикнул Бадуков из угла надстройки. — Сюда брызги не долетают.
Вокруг было так темно, что Росомаха не видел лиц своих подчиненных, но голоса их, пробиваясь сквозь рев и свист ветра, звучали спокойно. Все трое тесно сгрудились в подветренном углу.
Оживление покинуло боцмана. Тягучие мысли о себе, своей паршивой судьбе вновь вернулись и мучили. Только сейчас Росомаха до самого конца понял совсем простую вещь — разве простил бы сын, узнай он о малодушии своего отца, узнай он, что Зосима Росомаха дорожит своей шкурой больше, чем жизнью многих людей, больше, чем старыми русскими моряцкими законами? Никогда бы не простили ему этого ни сын, ни Мария. И чего он так долго решался, когда все равно никакого другого решения для него, Зосимы Росомахи, сегодня быть не могло?
— А в газете будет написано, что мы подвиг совершаем, а, ребята? — опять упрямо спросил Ванваныч, теперь уже у Чепина и Бадукова. Спросил и обнял их за плечи. Он так соскучился по ребятам за время сидения в одиночестве со своими помпами!
— А от тебя бензином несет, — пробормотал Бадуков. — Насквозь ты бензином пропах…
— Подвиг у нас боцман совершил, — сказал Чепин. — Забрался давеча один на мостик и стоит, как Наполеон…
— Ну, ну, ты не очень! — крикнул Росомаха. — Молод еще, щенок! Иди к первому трюму, замерь воду! Нечего лясы точить!
— Может, нам всем амба сейчас? — нерешительно спросил Бадуков.
— Чепин, проверьте уровень в первом трюме! — еще раз приказал Росомаха и чуть было не слетел со своей бочки от неожиданного крена.