Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы

Он потянулся за сахарницей и случайно дотронулся до ее руки.

— Прости, милый, — сказала она с таким выражением лица, которого он никогда не видал у нее и которое напоминало выражение совсем молодой девушки.

Разговор вертелся на малозначащих вещах.

В этот день было открытие риксдага.

Елена оставалась все время уступчивой и любезной и с каждым днем выглядела счастливее.

Однажды профессор вернулся из клуба в необыкновенно веселом настроении. Как обычно, прошел он в свою комнату и, взяв сигару и газету, лег в постель. Через несколько минут он услышал, что дверь Елениной комнаты отворилась; потом тишина — вдруг к нему в дверь постучали.

— Кто там? — спросил он.

— Это я, Альберт; оденься, пожалуйста, и выйди, мне необходимо поговорить с тобой.

Он оделся и вышел в гостиную. Елена зажгла стенную лампу и сидела в кружевном пеньюаре на софе.

— Прости меня, — сказала она, — но я не могла спать, у меня в голове происходит что-то удивительное. Сядь ко мне и давай поговорим.

— Ты нервничаешь, дитя мое, — сказал Альберт и взял ее руку. — Тебе надо выпить вина.

Он пошел в столовую, принес оттуда небольшой графин с вином и два стакана.

— За твое здоровье, Елена, — сказал он.

Елена выпила, и на ее щеках выступила краска.

— Ну, что с тобой? — спросил он и положил руку ей на плечо. — Тебе нездоровится?

— Нет; я несчастна.

Ее слова звучали сухо и принужденно, но он не сомневался в том, что в ней проснулась страсть.

— Знаешь, почему ты несчастна? — спросил он.

— Нет, я сама себя не понимаю. Но одно я теперь знаю: я тебя люблю.

Альберт обнял ее, прижал к себе и поцеловал.

— Жена ли ты мне или нет? — прошептал он.

— Да, я твоя жена, — тихо произнесла Елена, тело которой склонилось к нему, будто лишенное мускулов.

— Совсем? — спросил он опять, почти душа ее своими поцелуями.

— Совсем, — ответила она тихо. Тело ее содрогалось; она была как во сне и словно искала убежища от грозящей опасности.

* * *

Проснувшись на другое утро, Альберт почувствовал себя свежим, хорошо выспавшимся, в ясном, светлом настроении. Его мысли были энергичны и определенны, как после хорошего долгого сна.

Пережитое за вчерашний вечер ясно стояло у него в сознании. Настоящее положение вещей выступило пред ним во всем своем хладнокровии и определенности.

Она себя продала.

В три часа утра он ей обещал — опьяненный, бледный, сумасшедший, каким он был, — что он проведет ее доклад в риксдаге. За вознаграждение! Спокойная, холодная, неподвижная — отдалась она ему.

Какова была первая женщина, которая открыла, что можно продавать свою благосклонность? Кто пришел к тому, что мужчина должен это покупать? Это были основатели брака и проституции. И все-таки утверждают, что Бог благословляет брак.

Он видел так ясно свое и ее унижение. Она хотела иметь триумф перед своими приятельницами, быть первой, принявшей участие в законодательстве, и для этого она продала себя. Но он хотел сорвать с нее маску. Он хотел показать ей, кто она. Он хотел ей показать, что проституция никогда не прекратит своего существования, если женщина будет иметь охоту себя продавать.

С этим намерением он оделся. Идя в столовую, он должен был остановиться и дать себе время набраться мужества для предполагаемого разговора.

Она пришла! Спокойная, улыбающаяся, торжествующая и прекраснее, чем когда-либо.

Темный огонь горел в ее глазах, и он, ожидавший ее с уничтожающими взглядами, покраснел, как новобрачный, и почувствовал себя уничтоженным. Это она была победившим обольстителем, а он был несчастным обольщенным.

Ни одного слова из придуманного им не сорвалось с его губ. Побежденный, встал он ей навстречу и поцеловал ее руку.

Она разговаривала с ним как обыкновенно, не давая почувствовать, что в их жизни настал новый момент.

Отправляясь в риксдаг с ее рукописью в руках, он внутренне возмущался собой, но мысль о будущем блаженстве его успокоила.

Вечером, когда он постучался в дверь Елены, та оказалась заперта, на другой день тоже, и так продолжалось три недели. Как собака, был он ей покорен, слушался каждого кивка головы, делал все, что она хотела, и все напрасно! Наконец им овладел гнев, и он ей все высказал. Она отвечала ему резкими словами, но, увидев, что зашла слишком далеко, так как он грозил разорвать соединяющие их узы, сдалась!

И он влачил свою цепь, он рвался из нее, но она держала его крепко.

Она быстро усвоила себе, как надо натягивать эту цепь, и, как только он угрожал разрывом, она отпускала ее.

У него не было большего желания, как видеть ее матерью, это, может быть, сделало бы ее женщиною, думал он, это пробудило бы в ней здоровую природу. Но она не делалась матерью.

Была ли это гордость или самолюбие, которое уничтожило в ней источник жизни?

Однажды она ему сообщила, что едет на несколько дней к родственникам.

Когда вечером после ее отъезда Альберт возвратился к себе в дом и нашел его пустым, им овладело чувство безграничного одиночества и тоски. Теперь ему было ясно, что все его существо полно любовью к ней.

Квартира ему показалась безнадежно пустой, как после похорон.