Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы

— Кремневые штуки?

— Да! Вы ведь знаете академию наук! Внизу, у музея, около залива. Ну вот!

— Нет, господин Смит, шведская академия, на бирже…

— Ах, это та, что со стеариновыми свечами! Все равно! Никто не знает, на что она нужна! Нет, имя надо иметь, милостивый государь, имя, как Тегнель ^{40}, как Ореншлегель ^{41}, как… да! Наша страна имеет многих великих поэтов, имена которых как раз не приходят мне в голову; но надо иметь имя! Господин Фальк? Гм! Кто знает господина Фалька? Я, по меньшей мере, не знаю, а я знаю многих великих поэтов. Я сказал на этих днях другу моему Ибсену: «Послушай, Ибсен, — я говорю ему, — ты послушай, Ибсен, напиши что-нибудь для моего журнала; я заплачу сколько захочешь!» Он написал, я заплатил, но я получил обратно свои деньги.

Уничтоженный молодой человек охотнее всего спрятался бы в щели пола, услыхав, что стоит перед человеком, который с Ибсеном на «ты». Он хотел взять обратно свою рукопись и уйти, как только что сделал другой, подальше, к какой-нибудь большой реке. Смит заметил это.

— Да! Вы можете писать по-шведски, я вам верю, сударь. Вы знаете нашу литературу лучше, чем я. Ну ладно! У меня идея. Я слышал, что в былые времена были прекрасные, великие духовные писатели, при Густаве, сыне Эрика ^{42}, и его дочери Кристине, не так ли?

— При Густаве-Адольфе?

— Да, при Густаве-Адольфе, ладно. Помню, у одного было очень известное имя; он написал большую вещь в стихах, кажется, о Божьем творении! Гаком звали его!

— Вы говорите о Хаквине Спегеле ^{43}, господин Смит! «Дела и отдых Божьи».

— Ах, да! Ну! Так вот, я думал издать его! Наш народ стремится теперь к религии; это я заметил; и надо им дать что-нибудь. Я много уже издал для них: Германа Франке ^{44} и Арндта ^{45}, но Библейское общество может продавать дешевле меня, вот я и хочу им дать что-нибудь хорошее за хорошую цену. Хотите заняться этим, сударь?

— Я не знаю, что мне придется делать, так как дело идет только о перепечатке, — ответил Фальк, не смевший сказать «нет».

— Какая наивность! Редактирование и корректуру, само собой разумеется! Согласны? Вы издаете, сударь! Нет? Напишем маленькую записочку? Труд выходит выпусками. Нет? Маленькую записочку? Дайте-ка мне перо и чернила! Ну?

Фальк повиновался; он не мог сопротивляться. Смит написал, а Фальк подписал.

— Так! Вот в чем дело! Теперь другое! Дайте-ка мне маленькую книжку, лежащую на этажерке! На третьей полке! Так! Глядите теперь! Брошюра! Заглавие: «Der Schutzengel» [2]. А вот виньетка! Корабль с якорем, за кораблем — шхуна без рей, кажется! Известно ведь, какая благодать морское страхование для всеобщей социальной жизни. Все люди когда-нибудь, много ли, мало ли, посылают что-нибудь на корабле морем. Не так ли? Ну так всем людям нужно морское страхование, не так ли? Ну так это еще не всем людям ясно! Поэтому обязанность знающих разъяснять незнающим. Мы знаем, я и вы, значит, мы должны разъяснять. Эта книга говорит о том, что каждый человек должен страховать свои вещи, когда посылает их морем. Но эта книга плохо написана. Ну так мы напишем лучше. Вы напишете новеллу для моего журнала «Наша страна», и я требую, чтобы вы сумели дважды повторить в ней название «Тритон» — это акционерное общество, основанное моим племянником, которому я хочу помочь; надо ведь помогать своему ближнему? Так вот, имя «Тритон» должно встретиться два раза, не больше и не меньше; но так, чтобы это не было заметно! Понимаете вы, сударь мой?

Фальк почувствовал что-то противное в предложенном деле, но ведь не было ничего нечестного в предложении, и к тому же это давало ему работу у влиятельного человека; и так сразу, без малейших усилий. Он поблагодарил и согласился.

— Вы ведь знаете формат? Четыре столбца в странице, всего сорок столбцов по тридцать две строчки. Напишем, что ли, маленькую записочку?

Смит написал записку, и Фальк подписал ее.

— Ну, так послушайте, вы ведь знаете шведскую историю! Посмотрите-ка там, на этажерке! Там лежит клише, деревяшка! Правее! Так; можете вы мне сказать, кто эта дама? Говорят, какая-то королева!

Фальк, не увидевший сначала ничего, кроме черной деревяшки, заметил наконец черты человеческого лица и объявил, что он думает, это Ульрика-Элеонора ^{46}.

— Ну не говорил ли я? Хи-хи-хи! Деревяшка эта сходила за королеву Елизавету Английскую и была напечатана в американской народной книжке, и теперь я дешево купил ее с кучей других. Я пущу ее за Элеонору-Ульрику в моей народной библиотеке. Хороший у нас народец, он так славно раскупает мои книжки. Хотите написать текст, сударь?

Тонко развитая совесть не могла найти ничего нечестного, хотя он и чувствовал что-то неприятное.

— Ну! Так напишем маленькую записку! Так!

И опять написали.

Так как Фальк считал аудиенцию оконченной, он сделал вид, что хочет получить обратно свою рукопись, на которой Смит сидел все это время. Но тот не хотел выпустить ее из своих рук: он прочтет ее, но для этого нужно время.