Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы

— Этого тебе и не надо, слушайся только! Еще одно: ты можешь сказать Нистрёму, что я стал так высокомерен, что не хочу водить с ним знакомства. Скажу это прямо, тогда ты хоть раз скажешь правду! Нет, постой! С этим мы еще подождем! Ты пойдешь к нему, поговоришь о значении четверга, представишь ему большие выгоды, благодеяния, блестящие виды на будущее и так далее. Понимаешь?

— Понимаю!

— Потом ты с рукописью пойдешь к типографу и потом…

— И потом мы укокошим его!

— Если хочешь выразиться так, пожалуй!

— А я прочту стихи на собрании и раздам их?

— Гм… да! Еще одно! Постарайся встретиться с моим братом! Узнай об его обстоятельствах и об обществе! Привяжись к нему, заручись его доверием — это легко; стань его другом! Расскажи ему, что я обманул его; скажи ему, что я высокомерен, и спроси его, сколько он возьмет за то, чтобы изменить имя!

Белое лицо Левина покрылось легкой зеленоватой тенью, что должно было означать, что он покраснел.

— Последнее некрасиво, — сказал он.

— Что? Послушай-ка! Вот что еще! Как деловой человек, я хочу, чтобы в делах моих был порядок. Подпиши-ка мне вот это — на предъявителя! Ведь это только формальность.

При слове «предъявитель» легкая дрожь прошла по членам Левина, он нерешительно взял перо, хотя знал, что отступление немыслимо. Он увидел ряд людей с палками в руках, в очках, с карманами, наполненными гербовыми бумагами; он слышал стук в двери, беготню на лестницах, вызовы, угрозы, отсрочки; слышал бой часов на ратуше, когда эти люди взяли на плечо свои камышовые трости и повели его с ядром на ногах к месту казни, где его самого, правда, отпускают, но где под топором, при ликовании толпы, гибнет его гражданская честь.

Он подписал. Аудиенция кончилась.

X

Швеция сорок лет трудилась, чтобы добиться того права, которое обыкновенно получает каждый достигший совершеннолетия. Писались брошюры, основывались газеты, швырялись камни, устраивались банкеты и держались речи; заседали и составляли петиции, пользовались железной дорогой, пожимали руки, устраивали дружины добровольцев; и, таким образом, добились наконец с большим шумом того, чего хотели. Воодушевление было велико. Старые березовые столы оперного ресторана превратились в политические трибуны; пары́ реформенного пунша вырастили многих политиков, ставших впоследствии большими крикунами; запах реформенных сигар вызвал много честолюбивых мечтаний, которым не суждено было осуществиться; смывали с себя пыль реформенным мылом и думали, что все хорошо; а потом улеглись спать после великого шума в ожидании блестящих результатов, которые должны были наступить сами собой.

Спали несколько лет, когда же проснулись, то предстала действительность, и увидели, что ошиблись в расчетах. Там и сям послышался ропот; государственные деятели, которых только что вознесли до облаков, подверглись критике; словом, это время отмечено некоторым смущением, вскоре принявшим облик всеобщего недовольства или, как говорят, оппозиции. Но это был новый вид оппозиции; она не была направлена, по обыкновению, против правительства, а против риксдага. Это была консервативная оппозиция, и либералы и консерваторы примкнули к ней, молодые и старые, и наступило большое бедствие в стране.

Тогда случилось, что газетное товарищество «Серый колпачок», родившееся и выросшее при либеральных конъюнктурах, стало засыпать, когда ему пришлось защищать непопулярные убеждения (если только можно говорить об убеждениях товарищества). Дирекция на общем собрании постановила изменить некоторые убеждения, так как таковые больше не привлекали количества подписчиков, потребного для продолжения предприятия. Общее собрание согласилось с постановлением, и «Серый колпачок» с этих пор стал консервативным. Но было некоторое «но», не очень, впрочем, стеснявшее товарищество: нужно было переменить редактора, чтобы не оскандалиться; что фактическая редакция сохранится, понималось само собой. Редактор, высокопорядочный человек, вышел в отставку. Редакция, так долго поносимая за свой «красный» тон, с удовольствием приняла ее, так как она таким образом надеялась попасть в «лучшие люди». Оставалась забота отыскать нового редактора. По новой программе товарищества он должен был обладать следующими качествами: пользоваться безусловным доверием граждан, принадлежать к чиновничеству, иметь титул узурпированный или благоприобретенный; кроме того, он должен был обладать внушительной внешностью, чтобы его можно было показывать на банкетах и иных общественных увеселениях; при этом быть несамостоятельным и несколько глупым, ибо товарищество знало, что истинная глупость всегда склонна к консервативному мышлению; но вместе с тем ему нужна была и известная доля хитрости, чтобы он мог угадывать желания начальства и не забывал, что общее благо есть благо частное в правовом смысле; вместе с тем он должен был быть постарше, потому что тогда легче было им управлять, и женатым, так как товарищество, состоявшее из людей деловых, знало, что женатый слуга ведет себя лучше, чем неженатый.