Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы

— Так вы опять здесь, сударь? — Он вскинул pince-nez. — Так это новый стиль! Гм!.. Послушайте, сударь! Послушайтесь старого человека: уберите это! Уберите это! Или я умру! И себе вы окажете этим большую услугу. Что скажешь, брат?

Брат был того мнения, что это просто бессовестно, и как друг он советует этому господину стать оформителем вывесок.

Селлен кротко, но проникновенно возразил, что ввиду того, что так много дельных людей занимаются этим ремеслом, он предпочитает живопись, в которой легче добиться чего-нибудь, как уже показал опыт.

Этот дерзкий ответ вывел из себя профессора, и он повернулся к Селлену спиной с угрозой, поддержанной обещаниями академика.

Просвещенная комиссия приобретений заседала при закрытых дверях. Когда двери открылись, шесть картин оказались приобретенными на деньги, взятые с публики для поощрения местных художников. Выдержка из протокола, напечатанная в газетах, гласила: «Союз художников приобрел вчера следующие работы: 1) „Вода с быками“. Пейзаж оптового торговца К. 2) „Густав-Адольф перед пожаром Магдебурга“. Историческая картина торговца полотном Л. 3) „Сморкающееся дитя“. Жанр лейтенанта М. 4) „Пароход "Борэ" в гавани“. Марина диспашера Н. ^{61} 5) „Лес с женщинами“. Пейзаж королевского секретаря О. 6) „Куры с шампиньонами“. Натюрморт актера П.».

Эти произведения искусства, стоившие тысячу крон, расхваливались потом в «Сером колпачке» на двух, трех и четырех столбцах; в этом не было ничего удивительного, но рецензент отчасти для заполнения столбцов, отчасти же для прекращения вовремя возникающего зла напал на растущее безобразие: именно на то, что молодые, неведомые искатели приключений, убежавшие из академии, стараются сбить с толку здоровое суждение публики погоней за эффектами и фокусами. Тут критик взял за ухо Селлена и так отделал его, что даже недруги его нашли, что это несправедливо. Он не удовлетворился тем, что отказал ему совершенно в таланте и что назвал его искусство шарлатанством, но задел и его личные обстоятельства, намекнул на скверные заведения, где он, должно быть, обедает, плохое платье, которое он носит, на его плохую нравственность и недостаток прилежания; и заключил тем, что во имя религии и нравственности предсказал ему будущность в общественном учреждении, если он не исправится вовремя.

Это было грязное дело, содеянное легкомыслием и корыстолюбием, и удивительно, что в тот вечер, когда вышел «Серый колпачок», не погибла душа человеческая.

Через двадцать четыре часа вышел в свет «Неподкупный». Он высказал несколько дерзких соображений о том, как деньги публики расходуются компанией; о том, что в последних приобретениях нет ни одной картины, написанной художником, что все они написаны чиновниками и промышленниками, достаточно бессовестными, чтобы конкурировать с художниками, хотя это их единственный рынок. После этого добрались и до Селлена. Его картина — единственная за десять лет, вылившаяся из души; десять лет искусство было продуктом красок и кистей; картина Селлена — честная работа, полная проникновения и самоотречения, вполне непосредственная, какую мог сделать только тот, кто видел дух природы лицом к лицу. Критик предостерегал юношу от борьбы со стариками, так как он уже перегнал их, и советовал ему верить и надеяться, так как у него истинное призвание.

«Серый колпачок» вспенился от злобы.

— Вы увидите, он будет иметь успех! — воскликнул редактор. — И какого черта надо было так нападать на него! Подумайте только, если он будет иметь успех! Вот оскандалимся-то!

Но академик поклялся, что тот не будет иметь успеха, пошел домой с враждою в душе, почитал свои книжки и написал статью, доказывавшую, что искусство Селлена — шарлатанство и что «Неподкупный» подкуплен.

И «Серый колпачок» вздохнул, но — увы! — только в ожидании нового удара.

На другой день утренние газеты возвестили, что его величество приобрел «мастерский пейзаж Селлена, уже несколько дней собирающий публику на выставке».

Ветер ударил в «Серый колпачок», и он заполоскался, как тряпка на заборе. Повернуть или продолжать? Дело шло о газете или о критике. Тогда редактор (по приказу руководящего директора) решил пожертвовать критиком и спасти газету. Но как? Вспомнили Струве, чувствовавшего себя как дома во всех лабиринтах общественного мнения; его позвали. В одно мгновение он выяснил себе положение; и он обещал, что в несколько дней спустит корабль на воду.